Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Такимъ образомъ, разсматривая замчательныя литературныя событія прошедшаго года, мы будемъ стараться опредлить настоящую степень нашего литературнаго развитія и вмст открыть отношеніе нашей образованности вообще къ успхамъ нашей словесности въ особенности. Прежде всего разсмотримъ три важнйшія явленія нашей поэзіи, и въ томъ порядк, въ какомъ они выходили въ свтъ: Бориса Годунова Пушкина, Наложницу Баратынскаго и собраніе Балладъ и Повстей Жуковскаго. Потомъ скажемъ нсколько словъ о другихъ произведеніяхъ нашей словесности, замчательныхъ либо по внутреннему достоинству, либо по постороннимъ отношеніямъ. Что же касается до тхъ произведеній литературы, которыя, не обнаруживая развитія, свидтельствуютъ только о распространеніи словесности въ кругахъ полуобразованныхъ или едва начинающихъ образовываться, то врядъ ли нужно объ нихъ много распространяться. Довольно намъ знать для нашего утшенія, что теперь, также какъ и прежде, мы не бдны ни дурными сочиненіями, ни бездарными писателями, которые воспитываютъ неопытныхъ читателей, и также необходимы для будущаго просвщенія, какъ необходимо удобреніе земли для будущаго урожая.

Борисъ Годуновъ

.

Каждый народъ, имющій свою трагедію, иметъ и свое понятіе о трагическомъ совершенств. У насъ еще нтъ ни того, ни другаго. Правда, что когда Французская школа у насъ господствовала, мы думали имть образца въ Озеров; но съ тхъ поръ вкусъ нашей публики такъ измнился, что трагедіи Озерова не только не почитаются образцовыми, но врядъ ли изъ десяти читателей одинъ отдастъ ему половину той справедливости, которую онъ заслуживаетъ; ибо оцнить красоту, начинающую увядать, еще трудне, чмъ отдать справедливость совершенной древности или восхищаться посредственностію новою; и я увренъ, что большая часть нашихъ самозванцевъ-романтиковъ готова промнять вс лучшія созданія Расина на любую Морлакскую псню.

Чего же требуемъ мы теперь и чего должны мы требовать отъ трагедіи Русской? Нужна ли намъ трагедія Испанская? или Нмецкая? или Англійская? или Французская? или чисто Греческая? или составная изъ всхъ сихъ родовъ? и какого рода долженъ быть сей составъ? Сколько какихъ элементовъ должно входить въ нее? И нтъ ли элемента намъ исключительно свойственнаго?

Вотъ вопросы, на которые критикъ и публика могутъ отвчать только отрицательно; прямой отвтъ на нихъ принадлежитъ одному поэту; ибо ни въ какой литератур правила вкуса не предшествовали образцамъ. Не чужіе уроки, но собственная жизнь, собственные опыты должны научить насъ мыслить и судить. Покуда мы довольствуемся общими истинами, не примненными къ особенности нашего просвщенія, не извлеченными изъ коренныхъ потребностей нашего быта, до тхъ поръ мы еще не имемъ своего мннія, либо имемъ ошибочное; не цнимъ хорошаго-приличнаго потому, что ищемъ невозможнаго-совершеннаго, либо слишкомъ цнимъ недостаточное потому, что смотримъ на него издали общей мысли, и вообще мряемъ себя на чужой аршинъ и твердимъ чужія правила, не понимая ихъ мстныхъ и временныхъ отношеній.

Это особенно ясно въ исторіи новйшей литературы; ибо мы видимъ, что въ каждомъ народ рожденію собственной словесности предшествовало поклоненіе чужой, уже развившейся. Но если первые поэты были везд подражателями, то естественно, что первые судьи ихъ держались всегда чужаго кодекса и повторяли наизусть чужія правила, не спрашиваясь ни съ особенностями своего народа, ни съ его вкусомъ, ни съ его потребностями, ни съ его участіемъ. Не мене естественно и то, что для такихъ судей лучшими произведеніями казались всегда произведенія посредственныя; что лучшая часть публики никогда не была на ихъ сторон, и что явленіе истиннаго генія не столько поражало ихъ воображеніе, сколько удивляло ихъ умъ, смшивая вс разсчеты ихъ прежнихъ теорій.

Только тогда, когда новыя поколнія, воспитанныя на образцахъ отечественныхъ, получатъ самобытность вкуса и твердость мннія независимаго отъ чужеземныхъ вліяній, только тогда можетъ критика утвердиться на законахъ врныхъ, строгихъ, общепринятыхъ, благодтельныхъ для послдователей и страшныхъ для нарушителей. Но до тхъ поръ приговоръ литературнымъ произведеніямъ зависитъ почти исключительно отъ особеннаго вкуса особенныхъ судей, и только случайно сходится съ мнніемъ образованнаго большинства.