Полное собрание стихотворений

Полезных обществу законов. Намек на конституционные надежды, которые связывались с воцарением Павла I. Последующие строфы очень близки к идеям программных документов кружка Н. И. Панина — Д. И. Фонвизина. Карамзин декларирует необходимость судебной реформы («не буду винен без вины»), равенства перед законом («ему все дети, все равны»), твердого законодательства. Система суда присяжных вызывала симпатии Карамзина, и он ее подробно описал в «Письмах русского путешественника».

В спокойной, мирной тишине. Намек на полуопальную жизнь Павла I в Гатчине.

Любовь невежд кому завидна. Наряду с законодательными реформами, Карамзин выдвигает требование просвещения.

И дверь в темницах отворилась. Воцарение Павла сопровождалось рядом демонстративных амнистий и реабилитаций: были прощены Новиков и масоны, возвращен из Сибири Радищев.

Любезная Мария — императрица Мария Федоровна.

92. «Аониды», 1797, кн. 2, с. 116.

Хованский Г. А.

(1767–1796) — мелкий литератор, сотрудник «Новых ежемесячных сочинений» (1788), «Зрителя» (1792), «СПб. Меркурия» (1793), «Приятного и полезного препровождения времени» (1795–1796), альманахов Карамзина. 11 июля 1795 г. Карамзин в иронических тонах сообщал Дмитриеву о несостоявшейся дуэли Хованского с писателем В. С. Подшиваловым (см.: «Письма Карамзина к Дмитриеву», с. 56). Судя по этому письму, Хованский не был близок к Карамзину. Стихотворение написано на смерть не государственного деятеля и не близкого друга, а обыкновенного человека («Ничем Хованский не был славен; Он был... лишь добрый человек»). Замысел стихотворения состоял в утверждении обыденного как высокого и поэтического свойства человека.

93. «Аониды», 1797, кн. 2, с. 35. Печ. по Соч. 1803, т. 1, с. 80.

Лаиса — греческая гетера V в. до н. э., здесь: нарицательное имя красавицы, продающей любовь за деньги. Карамзину, видимо, было известно переведенное Вольтером с латинского античное стихотворение «Венере от Лаисы» (русский перевод «Вот зеркало мое...» был осуществлен Пушкиным в Лицее), пользовавшееся большой популярностью в XVIII в. и включенное в «Лицей» Лагарпа в качестве литературного образца.

Или, Платонов воскрешая. .. Закон республикам давай — см. вступ. статью, с. 9.

94. «Аониды», 1797, кн. 2, с. 43. Вольный перевод начала стихотворения Шиллера «Resignation»: «Auch ich war in Arkadien geboren».

Я жил в Аркадии — ср. у Батюшкова в стих. «Надпись ма гробе пастушки»: «И я, как вы, жила в Аркадии счастливой».

Умру любя — оборот этот повторялся позже в поэзии Пушкина: «...Но пусть умру любя» («Желание», 1816). Со словами «Умру любя» умирает Земфира в «Цыганах». Интересно, что первоначально было: «Умру, его любя» (Пушкин, Полн. собр. соч., т. 6, 1937, с. 430 и 461). В окончательном тексте Пушкин вложил в уста Земфиры точную цитату из Карамзина.

95. «Аониды», 1797, кн. 2, с. 111. Печ. по Соч. 1803, т. 1, с. 74.

Могу ль сказать прости надежде?

Ср. у Жуковского в «Песне» (1818): «Могу ль сказать живи надежде?».

96. «Аониды», 1797, кн, 2, с. 173. Печ. по Соч. 1803, т. 1, с. 1. Вольный перевод из Вольтера «Precis de 1'Ecclésiaste». Другой перевод этого же произведения принадлежит М. М. Хераскову: «Почерпнутые мысли из Экклезиаста». Карамзин придавал этому стихотворению большое значение, начиная с него все прижизненные собрания своих стихотворений.

Экклезиаст — проповедник, этим словом называется одна из книг Ветхого Завета.

Уныние мое казалось непонятно. Этот стих с незначительным изменением повторил Пушкин в стих. «Странник»: «Уныние мое всем было непонятно».

Ничтожество! ты благо нам. С незначительным изменением процитировано у Лермонтова в юношеском стих. «Монолог»: «.. .ничтожество есть благо в здешнем мире».

Что нас за гробом ждет, не знает и мудрец... Сей тайны из людей никто не разрешил. Религиозный скептицизм этих стихов звучал слишком резко, и Карамзин в первой публикации вынужден был сопроводить их смягчающим примечанием: «Но сия тайна разрешена откровением. Соломон, при всей своей мудрости, не был еще просвещен оным. Счастливым уверением, что мы бессмертны и что все добрые будут блаженствовать в вечности, обязаны христианству более, нежели трактатам наших философов» (с. 182). При изменении цензурного режима в начале XIX в. это примечание Карамзин снял.