Полный цикл жизни

Подчинив психоаналитическую методологию жестким и аскетичным правилам, которые лишают ее социального звучания, Фрейд поставил наблюдения за собственным «я» и коллективным «мы» исключительно на службу изучения подсознательного. Медитативные методы, которые могут принести исцеление тем, кто в этом нуждается, кто достаточно любопытен, чтобы обратиться к ним, и здоров настолько, чтобы принять их, – набор, который в некоторых сообществах делает психоаналитиков кем-то вроде новой элиты. Однако более систематическое изучение «я и мы» не только необходимо для понимания психосоциальных феноменов, но и обязательно для по-настоящему универсальной психоаналитической психологии. Я вполне представляю себе сложности лингвистического определения «я», так же, как мы говорим об эго или идентичности. И все же именно чувство «я» заставляет нас разглядеть «себя» или множество разных «себя», в то время как все варианты самоосознания имеют общее свойство, а именно осознанную целостность «я», последовательно проживающего эти варианты и способного их осознать. Таким образом, «я» в конце концов является основой простого вербального подтверждения того, что каждая личность является центром сознания в универсуме поддающегося передаче опыта, центром настолько сверхъестественным, что это равносильно ощущению самой жизни и, более того, является важнейшим условием существования. В то же время двое (или более людей) могут разделить взгляд на мир и понять язык друг друга, могут превратить свои «я» в «мы». Было бы чрезвычайно интересно обрисовать эволюционный контекст, в котором местоимения «я», «мы» и «они» выступают в своем полном значении относительно модусов органов, постуральной и сенсорной модальностей и пространственно-временных характеристик мировосприятия.

Что же касается «мы», то Фрейд утверждал ни больше ни меньше как: «Несомненно, что связь каждого индивида с Христом является и причиной их привязанности друг к другу» (1921). Вместе с тем мы видим, что он пишет об «искусственных массах», как он это называет, – о церкви и армии. Однако факт заключается в том, что все идентификации, которые порождают «братства» и «сестричества», зависят от коллективной идентификации с харизматичной фигурой, начиная с родительской и заканчивая фигурой лидера или Бога. Когда Моисей спросил Бога на горе Синай, что он должен ответить людям, когда они спросят его, кто говорил с ним, то получил ответ «Я ЕСТЬ ТОТ, КТО Я ЕСТЬ!» («И Бог сказал: “Я есмь Сущий, так скажи сынам Израиля: Сущий послал меня к вам”»). Это экзистенциальное значение, без сомнения, является центральным для эволюционного шага к монотеизму и распространяется на связанные с ним патриархальные и монархические феномены (Erikson, 1981). Это вновь напоминает нам о значении первого взаимного распознавания новорожденного и главного другого (матери), имеющего значение в течение всей жизни и вечного переноса этого на

высшего «другого», который «да обратит лице Свое на тебя и даст тебе мир». Здесь можно было бы задаться вопросом, как в тех или иных языках отцовство и материнство, братские и сестринские связи, отраженные в слове «мы», на разных стадиях развития заставляют принять нас общую идентичность, переживаемую как наиболее реальную. Однако для этого необходимо обратиться к самой концепции реальности, которая, как я с сожалением отмечал ранее, слишком часто рассматривается как «внешний мир», к которому приходится приспосабливаться.

Троичная реальность

Эго как концепция и как термин, конечно же, не является изобретением Фрейда. В схоластике эго обозначает единство тела и души, а в философии – постоянство сознательного опыта. Уильям Джеймс в своих письмах (William James, 1920) говорил не только о «всеохватном эго, творящем непрерывность времен и пространств», но также об «активном напряжении эго

» – термин, передающий саму сущность субъективного здоровья. Представляется, что Джеймс (который отлично владел немецким) имел в виду субъективное чувство «я», а также бессознательные механизмы работы эго как составной части личности. Но очевидно, что одной из функций бессознательной работы эго является интеграция опыта таким способом, что «я» получает некое центральное место в масштабах бытия: так что оно может ощущать поток событий как эффективный делатель, а не бессильный страдалец. Активное и созидающее, а не инактивированное (слово, которое предпочтительнее, нежели «пассивное», поскольку можно быть активным в пассивности);

находящееся в центре и инклюзивное, а не задвинутое на периферию; селективное

, а не перенасыщенное; осознающее, а не растерянное, – все это относится с чувствованием бытия как пребывания дома, в своем времени и пространстве, и чувстве избранности, которое ты сам избрал.