Полный цикл жизни

Представляется вероятным, что механизмы защиты соответствуют инстинктуальным стремлениям отдельного индивидуума, но там, где они неплохо работают, они также являются частью ритуализированного взаимодействия индивидуумов, семей и групп, разделяемые ими или противопоставленные их собственным механизмам. Если же они слабы, неподвижны, обособлены, то такие механизмы защиты сравнимы с индивидуализированной и интернализированной ритуальностью.

Анна Фрейд вспоминает в этой связи свой опыт работы преподавателем, а также «долгие дискуссии в клинике относительно того, используют ли дети, страдающие навязчивыми неврозами, обсессивные механизмы, имитируя своих страдающих неврозами родителей, подражая им или идентифицируя себя с ними, или же они, как и родители, имеют сильные садистические тенденции и независимо от родителей используют соответствующий защитный механизм?» (Journal of the Philadelphia Assn. for Psychoanalysis, 1974.)

Я и мы

Обсуждение темы эго-защиты вернуло нас в те времена, когда мы говорили об эго-психологии так же, как сегодня с той же увлеченностью мы говорим о психологии самости. Парадоксальным образом я не мог бы увязать и то и другое с психосоциальной теорией, не обсудив то, что является самым индивидуальным в человеке и одновременно базовым для общего чувства «мы». Я имею в виду то чувство «я», которое является центральным осознанием себя как чувствующего и думающего существа, владеющего языком общения, которое может взглянуть со стороны на себя самого (на самом деле состоящего из множества «я») и способно сконструировать концепцию бессознательного эго. Я бы предположил, что синтетические способы, к которым прибегает эго в поисках действенных механизмов защиты против нежелательных импульсов и аффектов, также восстанавливают в границах того, что мы называем «я», некоторые базовые модусы существования, о которых мы сейчас поговорим, а именно ощущение пребывания в центре событий

и активной деятельности, цельности и осведомленности – и таким образом помогают преодолеть чувство периферийности, бездеятельности, бесцельности и неведения.

Однако здесь мы сталкиваемся с проблемой, странным образом обойденной вниманием науки. «Я» – это экзистенциальный, персонологический и лингвистический факт, но он практически отсутствует в словарях и психологических текстах. Но для нас важнее то, что в психоаналитической литературе оригинальное использование Фрейдом немецкого эквивалента Ich обычно переводится словом «эго» (Erikson, 1981). При этом это ich с наибольшей очевидностью означает именно «я». Особенно это относится к тому, как Фрейд (1923) приписывает этому «я» «непосредственность» и «определенность

» опыта, «от которого целиком зависит сознание» (курсив мой). Безусловно, мы имеем дело не с проблемой многозначности слова, но с концептуальным значением. Бессознательное может быть осознано лишь непосредственным и определившимся сознанием – сознанием, которое в результате эволюции и своего исторического развития достигло высшей точки, из которой оно может посмотреть на себя, пользуясь рациональными методами, признать, таким образом, что оно отрицает бессознательное, и научиться понимать последствия.

Тем не менее представляется, что для Фрейда такое стихийное сознание было одним из тех первичных фактов, которые он принимал как само собой разумеющееся (selbstverständlich) и которые он в тот момент не считал нужным обсуждать. Принимая во внимание широту и глубину его эстетических, моральных и научных знаний, нужно понимать эту его исключительную сосредоточенность на подсознательном и бессознательном, почти аскетическую приверженность изучению того, что является самым загадочным и вместе с тем самым фундаментальным в мотивации человека. Вместе с тем следует отметить, что, для того чтобы «заставить» бессознательное «выдать себя», его метод неизбежно должен был использовать такие игровые конструкции и инструменты, как «свободные ассоциации», сны, игры как таковые, – специфические инструменты осознания бессознательного. И вот в одном из пассажей Фрейд говорит о сознании как о die Leuchte, что можно перевести лишь единственным способом – «сияющий свет» (S. Freud, 1933).

Он сопровождает это почти религиозное словосочетание ироническим примечанием и пишет о сознании: «О нашей жизни можно сказать, что она немногого стоит, но это все, что у нас есть. Без проливающего свет сознания мы бродили бы во тьме глубин нашей психики». Обычно переводчики переводят с немецкого «die Leuchte» как освещение, просвещение.