Полонез

— Обязательно, — соглашаюсь я. — И мы, и они хотим воткнуть России нож в спину. Только англичане воюют деньгами, а поляки кровью. Вот и вся разница. Угадайте, кому это выгодно и кто в этой комбинации хозяин, а кто наёмник.

Одним глотком допиваю коньяк и тут же наливаю ещё. Каминский следует моему примеру. Потом говорит с внезапно прорвавшейся тоской:

— Я вот в последнее время иногда думаю… Ну, чего нам не хватало? До тридцатого года в Польше было своё правительство, свой сейм. В России парламента нет, а у нас был. Своя армия, своя казна. Крестьяне понемногу становились на ноги, заводы открывались, фабрики. Торговля налаживалась. Да, — под протекторатом России! Но ведь жили мирно, спокойно. Только недолго…

— А Польша мирно и спокойно долго жить не может, — говорю со вздохом.

— Да почему же? — почти кричит Каминский.

— Потому что она — Польша…

«А это диагноз», — хочу закончить, но, глядя на бледное, расстроенное лицо своего товарища, оставляю финальную часть фразы при себе.

С минуту молчим. Потом, крякнув и махнув рукой, Каминский спрашивает:

— И что мы теперь с этим будем делать?

— Вы имеете в виду полученные сведения о контактах Лелевеля с англичанами? — уточняю я.

— Да, конечно.

— Прежде всего, давайте потратим ещё несколько дней и убедимся, что визит незнакомца в английское посольство не был случайным.

— То есть?

— Ну, допустим, в Лондоне скончался богатый дядюшка, и теперь человек через посольство хлопочет о вступлении в права наследства.

— Маловероятно…

— Однако не исключено. Давайте зафиксируем хотя бы три-четыре появления в посольства, установим график приездов-отъездов… То есть поймём, действительно ли человек там работает или нет. Вам одному будет сложно. Послезавтра я подключу к вам своего… гм… помощника. Будете отслеживать человека по очереди, — ну, скажем, через день.

Каминский смотрит на меня с удивлением.

— У вас есть свои помощники? — спрашивает настороженно.

— Для хорошего дела найдём, — уверяю с самым серьёзным видом.

Каминский крутит головой.

— Ладно… Предположим, установили, что этот человек действительно работает в посольстве. Что дальше?

— А дальше, пан Войцех, будет предложен план с вашим непосредственным участием. Сразу скажу, — рискованный. И если откажетесь участвовать, то не обижусь. Хотя и огорчусь…

Глава пятая

Не тот уже был граф Александр Христофорович, не тот. На исходе пятого десятка бывший лихой генерал-кавалерист, а ныне начальник Третьего отделения и шеф корпуса жандармов заметно сдал. Уже не так много сил и времени уделял службе, свалив дела на безотказных Дубельта с Мордвиновым, уже больше представительствовал на докладах императору и писал бумаги, нежели занимался практической работой. И, увы, всё чаще имя его, к стыду и горю семьи, фигурировало в разных скандальных историях, связанных с женщинами. Известно же, седина в бороду, бес в ребро.

Николай Первый, сам известный женолюб, относился к похождениям Бенкендорфа снисходительно, ценя графа за былые заслуги и безусловную верность престолу. Но ясно было, что расположение монарха имеет свои границы, и служебный закат Александра Христофоровича не за горами…

То ли опасаясь отставки, то ли сознавая, какое значение придаёт император польским делам, Бенкендорф занялся ими самолично. Дубельт с внутренним удивлением замечал, что граф с молодой энергией вникает в детали, обсуждает варианты секретной работы, требует подробных отчётов. Леонтий Васильевич, предложивший план по работе с парижской эмиграцией, и сам был всецело поглощён польским направлением, отложив ради него другие, менее срочные дела.

Вот и сейчас, на докладе у графа, обсуждался ход секретной операции, начатой летом.

— Кое-чего за последние месяцы мы добились, — неторопливо излагал Дубельт, поглаживая пышные усы. — Налажен канал получения достоверных сведений — это главное. Благодаря ему сегодня мы имеем чёткое представление о вождях эмиграции, а также о предпринимаемых ими шагах.

— Здесь поподробнее, Леонтий Васильевич, поподробнее…

— Слушаюсь. До последнего времени их деятельность особых опасений не вызывала. Главным образом — пустопорожняя болтовня, междоусобица и склоки. Поляки же, — каждый сам себе шляхтич и господин… Разделились на разные лагеря и борются. Князь Чарторыйский против Лелевеля, Лелевель против князя, генерал Бем против всех и так далее. Пишут прокламации, выступают в газетах, хватают друг друга за грудки и вызывают на дуэли. Ну и всё в этом духе.

— Что-то уж больно благостная картина у вас получается, Леонтий Васильевич, — заметил Бенкендорф, с интересом слушавший полковника. — Послушать, так собрались в Париже политиканствующие идиоты и принялись между собой драться. Коли так, пусть дерутся, пока друг друга не перебьют. А мы будем наблюдать со стороны… Но разве всё так гладко?