Полонез

— В самом что ни на есть прямом, — пояснил Дубельт сквозь зубы. — Уничтожить. Убить. Ликвидировать. Называйте как угодно. Это снимет опасность восстания, — во всяком случае, надолго. А для прочих вождей эмиграции станет острасткой. Пусть англичане других дураков поищут.

Бенкендорф изучающе посмотрел на суровое лицо полковника. Вроде бы не шутит.

— Выкиньте из головы, — произнёс решительно. — Император никогда не разрешит подобные действия.

— Знаю, — мрачно откликнулся Дубельт. — И очень жаль. С нами воюют без правил, так и нам белые перчатки пора бы снять… Вы подумайте, Александр Христофорович! Сидит в центре Европы чистенький профессор истории пан Лелевель и на английские денежки плетёт для нас паутину. А значит, снова смута, кровь, пожарища… Такому голову оторвать — святое дело. Я уж не говорю, что организовать ликвидацию не так уж сложно.

— По-человечески согласен, — отрезал Бенкендорф. — А как начальник Третьего отделения предлагаю перейти от мечтаний к практическим действиям. Что я завтра сообщу на докладе государю кроме самого факта появления англичан? Каковы наши дальнейшие действия? Чем ответим?

Достав из папки ещё одну бумагу, Дубельт протянул начальнику.

— К донесению отдельно приложены рекомендации, как нейтрализовать совместные антироссийские действия поляков и англичан. Тут несколько пунктов. Прошу посмотреть.

Бенкендорф склонился над документом.

— А что, неглупо, — оценил, закончив чтение. — Думаю, с этим можно идти к императору. Правда, первый пункт считаю рискованным… пожалуй, что и дерзким… но если всё получится, эффект будет превосходный… А пятый пункт можно реализовать хоть сейчас. Если, конечно, государь поддержит. Пора французам предъявить ультиматум. Пусть выбирают: или поддержка польских якобинцев, или добрые отношения с Россией. И пусть, наконец, вышлют этого Лелевеля из Парижа к чёртовой матери…

Энергично сдвинутые брови, решительный тон, резкий взмах руки… Бенкендорф словно сбросил с плеч лет десять — пятнадцать. Дубельт уже не впервые замечал, что польская тема действует на графа, словно молодильное яблоко. И слава богу.

Полковник поднялся, откланиваясь.

— Да, Леонтий Васильевич! — спохватился Бенкендорф. — Император почти наверняка поинтересуется источником сведений о польских делах. Вы же его знаете: конкретен до слёз, хочет знать обо всём до последней запятой… Что скажем?

Дубельт коротко задумался.

— Источник раскрывать не будем, — сказал твёрдо. — Давайте всё валить на посольство. Мол, толковые люди подобрались у ди Борго — боевые, лезут в каждую щель, важные сведения добывают денно и нощно…

— Думаете, поверит?

— А почему бы и нет? Тем более что в посольстве действительно есть несколько наших вполне толковых людей.

Удалился, скрывая улыбку. При всём верноподданном почтении к государю-императору, знать ему детали секретной оперативной работы совсем ни к чему. Не царское это дело…

Лелевель — сама пунктуальность. Спустя полторы недели после предыдущей поездки на улицу Капуцинок он вновь после обеда, одевшись, берёт Зыха под руку, чтобы устремиться на улицу, где уже поджидает карета. Мысленно машу им вслед и поднимаюсь на второй этаж. Встав у окна, вытираю лицо белым платком. Кому надо, — увидят. И сделают правильные выводы.

Карета председателя трогается, но вот незадача, — из-за поворота выезжает другой экипаж и перегораживает вождю эмигрантов дорогу. Мостовая возле нашего особняка довольно широкая, поэтому при желании разъехаться можно вполне. Однако, похоже, второй кучер (невысокий светловолосый человек с кривоватым носом) — возница неопытный, и лошади его слушаются плохо. Возникает затор.

— Осади в сторону! — вопит кучер Лелевеля, размахивая кнутом.

— Сам осади! — огрызается светловолосый. — Видишь же, что лошади испугались и не слушаются!

Темпераментная перебранка длится несколько минут, пока из окна экипажа не высовывается Зых.

— Мы сегодня поедем или нет, олухи? — рычит он. — Опаздываем на встречу!

Очень хорошо, что опаздывают. По-видимому, светловолосый кучер того же мнения, да и его лошади тоже. Во всяком случае, убрать свою карету он не торопится, ссылаясь на дурной нрав своих парнокопытных. И когда в итоге экипажам всё-таки удаётся разъехаться, я отмечаю, — небольшой инцидент украл у председателя четверть часа.

Должно хватить.

Карета, запряжённая двойкой, подъехала к неказистому дому № 7 по улице Капуцинок. Из неё вышел худощавый, гладко выбритый человек в тёмном пальто и цилиндре. В левой руке у него был небольшой солидный саквояж свиной кожи. Огляделся. Достав свободной рукой из кармана часы, поморщился, — обычно пунктуальный Лелевель нынче опаздывал. Ну, что ж, подождёт председателя в квартире…

И тут случилось неожиданное.

Неторопливо проходивший мимо высокий широкоплечий мужчина вдруг бросился к владельцу саквояжа и мёртвой хваткой вцепился в горло, прижав к карете и одновременно приставив к виску маленький карманный пистолет.

— Если жить надоело, можешь кричать и вырываться! — разрешил вполголоса, глядя в испуганные выпученные глаза человека.