Полонез

— Увы, нет, Александр Христофорович. Вы знаете, что в Царстве Польском по сей день воюют так называемые «народные мстители» — шайки недобитых участников восстания. Прячутся в лесах. Местное население фактически их содержит, — где-то из убеждений, а где-то и вынужденно, из страха перед бандитами. Установлено, что Польский национальный комитет поддерживает связь со многими из этих банд. Но поскольку на сегодняшний день практической помощи оказать не может и ограничивается советами и благословениями, то и тут вроде бы особой опасности пока не вижу. Что касается «мстителей», то мы их постепенно вылавливаем и уничтожаем.

— Очень хорошо! Но, как я понял из вашего предыдущего доклада, наметилась некая активизация Комитета?

— Точно так. — Дубельт извлёк из папки нужную бумагу, развернул. — Вот свежие сведения, переадресованные нашим посольством. Похоже, Комитет всерьёз вознамерился взорвать ситуацию в Царстве Польском.

— А именно?

— Лелевель представил ближайшему окружению некого полковника Заливского, участвовавшего ещё в восстании 1830 года. Полковник огласил план развёртывания партизанской борьбы на территории Царства. Если без деталей, предполагается, что составленные из эмигрантов небольшие отряды в определённый срок во множестве просочатся в Царство через границу с Галицией и Пруссией, чтобы начать войну с российскими армейскими частями. По мысли полковника, поддержку повстанцам окажет местное население, прежде всего крестьяне.

Бенкендорф озадаченно почесал лысину, пригладил остатки седых волос. После некоторого молчания спросил:

— Не кажется ли вам, Леонтий Васильевич, что имя этому плану — бред?

Дубельт отрицательно покачал головой.

— И рад бы согласиться, Александр Христофорович, да не могу. Хотя сначала подумал точно так же.

— А почему передумали?

— Взвесил все обстоятельства. Можно ли сомневаться, во-первых, что люди для участия в вооружённой борьбе найдутся, — и в большом количестве? Учитывая объём польской эмиграции в Европе?

— Н-ну… пожалуй, да. Найдутся.

— Далее, — продолжал Дубельт, — не забудем про польский национализм. Увы, русских не любят во всех слоях населения. Тут вам и шляхта, и разночинцы, и крестьянство. Можно смело предположить, что некоторая часть антироссийски настроенных поляков примкнёт к партизанским отрядам, буде таковые начнут боевые действия. Это во-вторых.

— Согласен.

— И в-третьих…

Бенкендорф энергичным жестом прервал генерала.

— Постойте-ка! Хоть в-третьих, хоть в-двадцать шестых, Леонтий Васильевич! Любой самый гениальный план обязательно упрётся в деньги. Революция — дело дорогое. А денег у польских эмигрантов нет, это мы знаем точно. Исключение составляет партия Чарторыйского, но как раз она вооружённую борьбу отрицает, — весь расчёт на дипломатию.

— Всё так, Александр Христофорович. У Лелевеля денег нет. — Выдержал паузу. — А у англичан есть.

— Голубчик, при чём тут англичане?

— К сожалению, очень даже при чём. Согласно свежим, вполне достоверным сведениям, налажен рабочий контакт между Лелевелем и представителем британского посольства. Деньги эмигрантам отгружают просто саквояжами. Вот, посмотрите сами.

С этими словами Дубельт протянул Бенкендорфу донесение. Пожевав губами, граф несколько раз перечитал отчёркнутые строки. Откинулся на спинку стула, и взгляд его взмыл куда-то вверх. Было от чего задуматься, и задуматься тяжко…

— А ведь можно было бы предположить, — пробормотал с досадой.

Многочисленная польская эмиграция, — крикливая, нищая, разобщённая, — несла в себе некоторую угрозу. Но не беду. Именно потому, что нищая и разобщённая. А вот вступление в игру Англии меняло весь расклад совершенно.

Англия — это деньги, это жёсткая организация, это мощная секретная служба. Словом, это система, позволяющая воплотить в жизнь задуманные планы. То есть всё то, чего не было и не могло быть у взбалмошных поляков, для которых привычным состоянием является хаос. И если истерический патриотизм шляхты подкрепить необходимыми средствами и направить в нужное русло, — вот тогда это уже по-настоящему опасно…

Бенкендорф не спрашивал, в чём тут интерес Англии. Исконная ненависть островного государства к России была вечным мотивом для противоборства с ней везде, где это только возможно. Животный страх за свои интересы, на которые Россия якобы покушается, от века диктовал британцам действия решительные и опасные.

Крайним выражением этого страха всего тридцать лет назад стало убийство императора Павла, организованное и оплаченное английским посольством. Неслыханное злодеяние навсегда похоронило иллюзии о возможности дружеских отношений с Великобританией. И навсегда же завещало быть с подлым королевством настороже, ждать подвохов, оставаться в готовности отразить удар и ответить на него своим ударом…

— Что думаете, Леонтий Васильевич? — спросил наконец Бенкендорф.

— По-хорошему, надо бы Лелевеля с Заливским убрать, — неторопливо сказал Дубельт.

— Это в каком смысле? — изумился граф.