Полонез

— Ещё как помню, — проворчал тот. — Я там возле дома, где его высадили, чуть колесо не оставил, — вот такая выбоина была на мостовой. — Кучер показал руками размер выбоины. — А уж к девушке он туда собрался или ещё к кому, не моё дело.

— Ну, и молодец.

Каминский повернулся к Жаку.

— Садись. Поехали в гости к Агнешке. Я тоже помню дом. У неё квартира с отдельным входом.

— Перо в бок ставить? — деловито осведомился Жак, забираясь в карету.

— Там видно будет. А пока приготовь свои отмычки…

Под утро Агнешке приснился кошмар. Будто кто-то неведомый её бил, терзал, угрожал жестокими карами. Потом начал душить… Вскрикнув, Агнешка проснулась и не сразу поняла, что это с ней. То ли продолжается жуткий сон, то ли начинается страшная явь…

В единственной комнате горела свеча, хотя девушка помнила, что перед сном погасила её. А на краю постели сидел широколицый усатый человек, зажимавший ей рот сильной рукой. Рядом стоял плечистый малый в потрёпанной куртке, и взгляд его не сулил ничего хорошего.

— Вы кто? — пролепетала Агнешка, но из-под ладони, закрывавшей рот, донеслось лишь невнятное мычание. Однако незнакомец и так всё понял.

— Тихо! — сказал он внушительно. — Сейчас я руку уберу, но если попробуешь закричать, придушу, как цыплёнка… Если поняла, то кивни.

Агнешка покорно кивнула.

— Правильно, — сказал незнакомец, убирая руку. — Будешь слушаться, возможно, уцелеешь.

— А не будешь, пером испишу, — вставил второй с неприятной ухмылкой и достал из кармана штанов складной нож солидных размеров.

От ужаса Агнешка была в полуобморочном состоянии. Усатый чувствительно похлопал её по щеке.

— Ну-ка, без фокусов! Ты не кисейная барышня, чтобы падать в обморок. Ты крепкая крестьянская баба. (Агнешка снова кивнула.) А теперь рассказывай, как на духу.

— Что рассказывать? — пробормотала Агнешка.

— А вот как любовника своего сдала Цешковскому. Как с твоей помощью ему западню устроили в особняке…

Агнешка непонимающе уставилась на усатого

— Да на что он вам-то, любовник мой? — спросила в недоумении.

— Это наш друг, ясно? Так что всё рассказывай, как на исповеди. Да не вздумай врать.

Второй демонстративно поиграл ножом.

Агнешка разрыдалась. Усатый приблизил своё лицо к её — заплаканному, искажённому страхом.

— Мне твоя истерика без интереса, — сказал жёстко. — Говори, как всё было, мне ждать некогда. Не то я уйду, а он, — ткнул пальцем в сторону второго, — он останется. Ну, тогда не жалуйся.

Второй согласно закивал.

— Обработаю в лучшем виде, — заверил он. — Мать родная не опознает.

— Не надо! — взмолилась Агнешка шёпотом. — Я всё расскажу, всё… Я же не знала, что он ваш друг!

Рассказ, прерываемый рыданиями, занял не больше десяти минут.

Да, она предала… Она не хотела! Но Цешковский, которого она любит больше жизни и боится, как огня, сказал, что этот человек — враг нашего дела. Мол, твоё тело поможет его разоблачить. От тебя, мол, не убудет, а я, так и быть, измену прощу. («Тоже мне, Юдифь[31] нашлась», — не сдержавшись, гаркнул усатый. Агнешка испуганно заморгала.) Ну, она его и соблазнила… Много ли надо мужику, да ещё обиженному возлюбленной, панной Беатой то есть.

Между делом упомянула, что есть у неё дубликаты ключей от стола и шкафа, где Цешковский хранит всякие разные документы. Ну, тот и клюнул… А она дала ему первые попавшиеся ключи, да ещё пообещала усыпить охранника. И всё это — по распоряжению Цешковского, который придумал, как заманить врага. «А сам со своими людьми устроился в соседнем кабинете и тихонько ждал, пока ваш друг явится за бумагами, чтобы взять его прямо на месте… А я что? Ушла я — не хотела этого видеть. Сердце разрывалось. Человек он хороший и меня жалел. Кабы не Цешковский, никогда бы его не подвела…»

— Ну да, — тихо сказал усатый. — Он тебя жалел. А надо было бы убить.

— Да я же не со зла!..

— Заткнись! — рявкнул второй, и Агнешка затихла.

Усатый наклонился к ней.

— А теперь подумай… хорошенько подумай… и скажи: где Цешковский хотел его спрятать? Он же не собирался прикончить на месте?

— Не собирался, нет.

— Так, значит, куда?

Агнешка, судя по лицу, лихорадочно соображала.

— Да он мне не докладывается, — произнесла наконец. — Но обронил однажды, что есть у него надёжное место.

— Какое, ну?

— Сказал, что в Сите. У какого-то Убогого. Там, мол, ни одна ищейка не найдёт.

Второй сморщился, точно глотнул уксуса.

— Твою же мать… — сказал мрачно, после чего витиевато выругался.

— Знаешь, где это? — быстро спросил усатый.

— Знаю, как не знать. — И, помолчав, добавил: — Уж лучше бы к чертям в преисподнюю…

— Даже так?

— Да уж так…

Глаза мне завязали, как только экипаж отъехал от особняка, и теперь я понятия не имею, в каком месте Парижа нахожусь. Знаю только, что мы переезжаем через мост на другую сторону Сены (расслышал плеск речных волн), а потом петляем по каким-то улочкам. Едва карета останавливается, один из моих сторожей выскакивает на улицу и, судя по звукам, стучится в чью-то дверь.

Через короткое время из-за двери слышится недовольный писклявый голос:

— Кого там черти принесли среди ночи?

— Свои, Убогий, свои, — отвечает мой цербер.