Мы уселись на разболтанные стулья, стоявшие возле стола. Жюль с трудом отыскал чистые рюмки и налил нам коньяку. Я сделал глоток. По сравнению с грузинским или молдавским это было жуткое пойло, но я пересилил себя. Хозяин открыл холодильник. О нет, только не этот заплесневелый сыр.
— В Польше после первой не закусывают, — буркнул я. — Убери эти старые носки. Садись и слушай. Есть работа.
— Ага. Тяжелая? — Возможность заработать не вызвала у француза большого воодушевления.
— Не особенно, — ответил я и еще раз хлебнул вонючей дряни. — Но ты можешь заработать больше, чем от продажи этой вашей бормотухи…
Покрывало, закрывавшее какую-то кучу в углу, сползло, обнажив несколько коробок с бутылками.
— Это для собственного употребления, — испуганно ответил он, поправляя маскировку.
— Не сомневаюсь. У нас даже бомжи не станут пить такую мочу, — пробурчал я. — Но к делу. Мне нужно отксерить или отсканировать статью из одного журнала.
— Хм, — встревожился он. — Легально?
— Если бы я мог достать журнал в нашей библиотеке, я бы тебя не просил.
— Легко. — Он хитро прищурился. — Двести злотых.
— Пятнадцать. И чтобы статья была у меня до одиннадцати утра.
— Двадцать пять? — сразу сбавил он тон.
Начальник ждал меня в кабинете. Утро было восхитительным. Жюль сработал на славу, но мне еще пришлось показать добытый материал Витеку.
— Что у тебя интересного? — спросил шеф.
— Сталин выслал за Риббентропом самолет. — Я положил перед ним фотографию. — Мой приятель идентифицировал его.
— Надпись на борту. — Он постучал по фотографии. — «Сталинский путь»? — прочитал он по-русски. — Что это значит?
— Что-то вроде «пути, начертанного Сталиным». Это его личный самолет, управляемый многократным чемпионом страны по высшему пилотажу. Он отправлял его, когда нужно было срочно кого-нибудь доставить к себе…
— Хм… Дальше.
— Очень интересная модель. ТБ-3, мощная машина, способная преодолеть более тысячи километров и перенести несколько тонн бомб. Могла летать на высоте, почти недостижимой для тогдашних самолетов.
— Ты уверен? — прищурился он.
— Да, — твердо ответил я.
Он долго сравнивал две распечатки: присланную из Франции и скопированную с «официальной версии».
— Обратите внимание, — сказал я. — На настоящей фотографии самолет стоит на жнивье, а на подделке…
— …На картофельном поле, если то, что валяется вокруг, это ботва, — мгновенно сообразил он. — Иначе говоря, «Дорнье» сняли в сентябре… И ты говоришь, что советский бомбардировщик отправили на склад?
— Я видел его в Музее вооруженных сил, когда учился в школе. Залез в хранилище, закрытое для посетителей.
— А как ты собираешься это доказать?
— Попробую достать фотографии. Пока у меня есть только снимки из архива, но, если получится, мы сравним их и…
— Отправим официальный запрос в музей, — пообещал он. — Еще один вопрос: за каким чертом это сделали?
— У меня есть несколько предположений. В 1939 году могли рассуждать так: Голованов, личный пилот Сталина, полетел в Берлин за германским министром, вернулся с ним в Москву, потом должен был отвезти его обратно… Два раза он пролетел над Польшей незамеченным. Если бы это открылось, в военном ведомстве полетели бы головы…
— А потом? Электронные версии журналов создавались в пятидесятые годы. В то время уже не имело значения, кто там пятнадцать лет назад чего недоглядел…
— Может, это дезинформация? Или боялись Лиги Наций… А может, тот, кто напортачил, потом пошел в гору и решил уничтожить компромат…
— За работу! — благословил меня начальник.
Предположим, что самолет был сбит, — рассуждал я, гуляя по городу. Кто-то должен был это сделать. Есть два варианта. Первый: случайное обнаружение вражеской машины в воздушном пространстве Польши — попытка посадить ее — обстрел — попадание. Второй: запланированная акция. Перехват противника, о котором известно, кто он и откуда летит. А также, что везет… В этой акции должно было участвовать немало людей, возможно, несколько десятков. Учитывая высокую стоимость ставки, на перехват и погоню за министерским самолетом нужно было направить несколько машин, может, даже больше дюжины… Что стало с пилотами? Война с Германией, потом кампания во Франции стоили жизни нескольким десяткам наших летчиков. А может, Восточный фронт? И если кто-нибудь из них еще жив…
Я вошел в ворота музея и пересек несколько раз весь обширный парк.
— В экспозиции нету, — бормотал я себе под нос. — Но ведь где-то, черт побери, он должен стоять…
Главное здание отпадало. В открытых галереях, где были выставлены танки, слишком неглубокие фундаменты. Зато ангар… Я свернул туда и двинулся меж самолетных рядов. Вентиляционные решетки на стенах есть? Есть. Я перешел в зал, посвященный завоеванию космоса. Здесь тоже есть. Кроме того, наверняка под зданием имеются подвалы… Подземные склады? Весьма вероятно. Я вышел наружу. С запада к ангару примыкал большой газон. Он был неровный, и, как мне показалось, местами слегка проваливался.