Он сам изо дня в день становится всё более нервным. Азриэл сравнивал свое расстройство с творчеством писателя или художника, которому постоянно нужна новая тема, хотя творческий порыв всегда одинаков. С детства Азриэл испытал все: ему снились дурные сны, он боялся нечисти и покойников, смерти родителей, разных бедствий и катастроф, его преследовали навязчивые идеи и вспышки безумия, которым и названий-то нет. Он мучился запорами и бессонницей, страдал от собственной застенчивости и ипохондрии, боялся разориться. Да и чего только не боялся! Через все мировые трагедии прошел. Каждая плохая новость в газете причиняла боль, рассказы пациентов лишали покоя. И при этом — постоянная тоска и гнетущие мысли, что он неправильно живет, впустую тратит время. А что делать? Вот такой он, не может примириться с человеческой слепотой и бесцельным существованием. Вечные вопросы: «зачем?», «для кого?», «куда?» Все держится на честном слове: семейная жизнь, принадлежность к еврейскому народу, профессия. В Палестину? Допустим, Палестина. Надо же хоть на что-то опереться: на Тору, Талмуд, Огюста Конта, Карла Маркса. Валленберг? Пускай выходит за Валленберга. Революция? Пускай совершают революцию. Ему, Азриэлу, скоро сорок. Старость не за горами. Все, что он смог, это по наследству передать детям свои страдания. Юзек хочет уехать. В глазах Зины нет-нет да и мелькнет немая печаль, как у многих в пубертатный период.
Однако все-таки надо несколько часов поспать, если он хочет встать вовремя. Азриэл закрыл глаза. Бром он принимать не стал, до этого он не опустится. Лежал неподвижно и прислушивался к неразберихе в собственной голове. Мысли оседали вниз, как не растворившиеся комочки препарата в плохо взболтанном пузырьке с лекарством. Сексуальные фантазии наталкивались на беспокойство о Юзеке. Кружились слова, сами по себе, без связи, без смысла. Вспыхивали разноцветные пятна: красные, зеленые, синие, фиолетовые; становились то ярче, то темнее, меняли форму, превращаясь то в квадраты, то в ромбы, то в трапеции; сливались друг с другом и разрывались на части. И, как ни странно, в этом хаосе, кажется, была какая-то гармония, какая-то закономерность. Может, тут действовала та же сила, что выстраивает кристаллы и рисует на стеклах морозные кусты и деревья. Но как это все работает?.. Азриэлу снился сон: он опять был мальчишкой. К отцу пришел мясник, принес легкое. Они надували его, осматривали, хлопали по нему ладонью, искали изъян. Кто-то оторвал струп, «вора», как его называют мясники. И вот отец говорит:
— Трефная!
И Азриэл понимает во сне, что происходит какая-то ошибка: струп отрывают, только если скотина кошерная.
Глава XV
1
Письмо Сони родителям: