Помощник. Книга о Паланке

С другой стороны, должна же она думать о делах. Что, если Воленту у них разонравится и он уйдет? Она не так глупа, чтобы отказаться от него! Кто тогда займется торговлей? Речан? Да он один-то обанкротился бы, они мигом потеряли бы и то, что у них есть, ведь он не разбирается в спекуляциях, другие торговцы в два счета свернут ему шею. Такого она не допустит! Ни за что! Это сейчас-то! Речан, может, и с удовольствием избавился бы от Волента. Может, у Речана появилась к нему ревность, вот он и начинает подковыривать его, только здесь еще есть и она. И Волента никому не уступит. Она еще крепче привяжет его к себе, так, чтобы ему даже в голову не взбрело из-за обиды или разочарования перебежать к другому мастеру, в другую лавку. Ведь он тогда показал бы им где раки зимуют, уж он подложил бы им свинью! Слухи всякие стал бы распускать, да мало ли чего! Она его насквозь видит, он мужик тщеславный, гордый и самолюбивый, как женщина. Значит, она должна любой ценой привязать его к себе! Любой ценой! Она собирается с Эвой к своим, хочет съездить к матери; они появятся там, наверху, как богатые дамы, пусть все там от зависти полопаются. Наряды вот-вот уже будут готовы… Но она не уедет раньше, чем получит полную уверенность, что Волент не уйдет. Она должна убедиться, что он поймался на ее крючок.

Она твердила себе, что все это — ради дела. Но сегодня там, в той кухоньке, Речанова осознала, что для нее это не только так, не просто игра. И сейчас, возвращаясь домой, она была в растерянности. Тем больше разгорелась в ней злость на мужа: дай срок, она и его переиначит!

Осмотрелась, не услышит ли ее кто-нибудь, и вполголоса сказала:

— Уж тебя-то я научу уму-разуму!

Улыбнулась. А ведь хорошо, что это не просто игра.

С самого начала его тянуло к ней, буквально с того самого дня, как она приехала сюда. Как только он увидел ее во дворе, у него перехватило дух. Что-то нашептывало ему, что с этой женщиной Речан справиться не может. Их брак казался ему неравным, и он ломал себе голову, какие обстоятельства заставили эту красивую женщину выйти замуж за мастера. Человек он был хороший, этого Волент не отрицал, но в жизни — он не раз это замечал, — в жизни красивые женщины выбирают себе мужей не за доброту, а ценят что-то совсем иное, скорее, может, уверенность в себе. Эта супружеская пара казалась ему какой-то неоднородной, в чем-то даже противоестественной.

Он стремился изжить в себе это смущение. Когда мысли его возвращались к этой женщине, он старался их прогнать. Он не желал мучиться, тем более не желал зависимости. Ведь она была для него недосягаемой. Думать о ней и тем более заигрывать с ней было бессмысленно, а того, что не имело смысла, он никогда не допускал. Если ему вдруг хотелось чего-то недоступного, он презирал себя. А самым недоступным в этом городе уже с детских лет он считал состоятельных женщин; самых привлекательных красавиц из лучших паланкских домов он вынужден был считать для себя недоступными, да они и сами давали ему это ясно понять.

Так же он относился и к жене мясника, и в особенности к их дочери, и сам приложил немало усилий, чтобы с приливом богатства и связанной с ним возрастающей общественной значимостью они все больше удалялись от него. Да, говорил он себе, нечего ему обманывать себя, это так. И вроде бы смирился.

Только однажды… Тогда Речаны еще жили внизу. Дело было теплым осенним днем, после обеда, он неожиданно вбежал в кухню — он уже не помнил, постучал ли он в дверь. Наверное, нет, он спешил. Речан послал его за бутылкой, чтобы выпить с торговцем, который пригнал им двух коров. Он застал ее сидящей на стуле у печки. Она только что вымыла в эмалированном тазике ноги, и, положив их на маленькую табуретку, осматривала свои ногти, собираясь их подстричь. Юбка у нее была задрана до половины ляжек, но она как будто не обращала на это внимания.

— Чего тебе? — спросила Речанова скорее равнодушно, и только потому, что он вошел, — ее видно, куда больше интересовали собственные пальцы, мягкие после теплой воды.

— Мештерко послал меня за бутылкой, хочет выпить с Помпурой, он пригнал нам коров, — ответил он скороговоркой, тайком поглядывая на ее поднятые ноги.

— Возьми вот там, — показала она на нижнюю дверцу буфета, сжала колени, поправила юбку, немного отодвинулась и потянулась за ножницами. Ей пришлось для этого немного подняться — они лежали на краю умывального столика. А он как раз нагнулся, чтобы открыть дверцу буфета, и заглянул ей под юбку. Он должен был бы отвернуться, но ему было некогда и он не смог преодолеть соблазна и буквально обомлел, увидев там, где сходятся ляжки, выпуклость лобка.

Как он взял бутылку и вышел, Волент не помнил, им овладело такое страстное желание, что от приступа жестокости к себе он готов был выдернуть забор, вырвать его, как траву.

Похожее чувство у него было и в то утро, когда возили от ворот дрова. Она не стеснялась бегать перед ним в торчащей из-под шубы ночной рубашке, и Речан еще злился на нее за это.