ПОНЕДЕЛЬНИК

бессмысленно – так люди сквозь сон пытаются отогнать голодных комаров, но только слепо

водят руками, обессилено гладят болящие, зудящие места.

Еще ты чувствуешь – и это открытие до смешного неуместно – что братья Лидии играют

в полсилы. Как ни удивительно, их удары сносные и вразвес, они выбирают самые

чувствительные места, но словно берегут силы; лупят с размаху, но не ломают кости. Этой

подозрительной умеренности есть два объяснения. Либо настоящие издевательства все еще

ждут впереди, а пока родственники Лидии только разминаются. Либо действия этих

здоровил сковывает какой-то предварительный уговор. Но тебе ведь не до этого?

- Шайбу! Шайбу! – ни с того ни с сего и хором галдят мужики, а на лице их дяди

появляется слабая, отеческая улыбка.

Только что этот крик заставил поежиться не одного квартиранта в доме Лидии. Они-то

уже знают. А тебе только предстоит. Один из крепышей берется за твои ноги, другой – за

руки, вместе они медленно раскачивают твое безвольное тело и, наконец, с задором, но опять

же не очень сильно кидают тебя об стенку. Им весело. Ты летишь как раз с такой высоты,

чтобы успеть выставить руки и смягчить удар от падения. Лежишь на полу, не шевелясь,

неуместно притаившись.

- Из тех, что рождены ползать, а не летать, - иронично отмечает Петрович. – Все,

завязывай. Поиграйте пока на улице в снежки и скажите Лидии, что я спущусь через пару

минут.

- Зачем же так быстро? – гогочет один из братков.

Крепыши, галдя и саля друг друга, наперегонки выбегают из квартиры – их не по годам

ребячливые крики доносятся еще из подъезда и с улицы, пока разом не стихают.

В одиночестве Петрович берет тебя за ноги и волочит на середину комнаты. Проделывая

это, он забавно покряхтывает. Но тебе, как и раньше, не до смеха. Дядя Лидии грузно

опускается на колени и рывком, естественно, без объяснений стягивает с тебя штаны и

трусы. Петрович действует быстро и уверенно. Наверное, он уже не раз проделывал то же

самое с твоими соседями, но ты, ударившись об стену и упав на пол с полуметровой высоты,

плохо соображаешь и никак не можешь догадаться, чего же он лезет.

Кряхтя и сопя, дядя Лидии переворачивает тебя на живот, долго, поругиваясь матом,

возится с застежкой на собственном ремне, наконец, расстегивает его, спускает брюки,

боксеры и наваливается поверх тебя всем весом. Даже пожелай, ты не сумеешь оказать ему

сопротивление – у тебя нет сил, нет возможности двигаться, ты, в конце концов, ничего не

понимаешь. Петрович тяжелый и крепко-накрепко прижал тебя к полу. Слегка прогнувшись

в пояснице, тыкается окаменевшим членом. Ты женщина? Он продерется в твое сухое

влагалище. Или ты мужчина? Тогда он порвет тебе задний проход. В любом случае, это –

изнасилование. Осознав, ты моментально приходишь в себя – визжишь, что есть мочи,

пытаешься сжать промежность и бестолково дергаешься под махиной, тебя спрессовавшей.

Но на бесстрастного Петровича запоздалые и еле слышные протесты впечатления не

производят – на всякий случай, правда, он затыкает тебе рот шершавой лапищей, но, скорее,

37

для того, чтобы не отвлекаться, нежели беспокоясь о соседях – те никому не позвонят, те

сами напуганы до смерти.

Петрович прет равнодушным танком. Он и не подумал смазать член слюной, он не ищет

легких путей. Боль бежит вверх по позвоночнику, тормошит притихшие было раны, пронзает

тебя насквозь, вонзается острейшими иголками под ногти на руках и ногах – все твое тело

опять ноет, пульсирует, чешется, саднит, мозг нарывает, сознание резко обостряется, ты

снова – сама боль, ты снова в ней захлебываешься, растворяешься в стыде и ненависти.

Петрович входит в тебя полностью, на мгновенье замирает и начинает плавно двигать тазом

– назад-вперед, назад-вперед, назад-вперед.

Твои глаза закатываются от рвущего на части мучения. Ты орешь во весь голос, а из

глотки не доносится ни звука. Ты скоро потеряешь сознание, ты на самой грани. «Ну,

пожалуйста, теряйся же, - молишь ты. – Пожалуйста, хватит, уходи, теряйся…». Тебя

выворачивает от унижения и страха: «А вдруг он никогда не кончит? Старики могут не

кончать часами. Это будет продолжаться часами? Я больше не хочу. Не надо. Я больше не

буду. Теряйся же!!! Почему?!». Петрович двигается быстрее, сопит громче, прямо у тебя над

ухом. Вперед-назад, вперед-назад, вперед-назад, скорей, скорей, скорей. Из твоего горла

вырывается слабый хрип… Ты за гранью. «Шайбу! Шайбу!», - зовет кто-то вдалеке. Ты с

головой уходишь в вату оцепенения, погружаешься в тягучую, чернейшую жидкость

беззвучия. В самую последнюю секунду успеваешь спросить: «За что мне это? За что?».

Ты почему-то веришь – там, в кромешной темноте кто-то хочет и может тебе ответить.

Ты окончательно теряешь сознание.