ПОНЕДЕЛЬНИК

- Я помню, как все мы встретились в первый раз, отцы и мы – их дети. Ведь в Вышнем

изначально жила только семья Беленьких. Я с родителями тогда обитал в Свердловской

области, Сила с семьей приехал к нам проводить научные исследования, а у Беленьких там

жили родственники…

- Это все в Туринске происходило? – уточняешь ты.

Филипп еле заметно кривится, то ли ему, действительно, не нравится, когда Туринск

упоминают вслух, то ли в глаз попал табачный дым.

- Да, там, - спокойно подтверждает Филипп, - в моем родном городе. Все встретились,

сдружились и решили больше не расставаться, видите ли, много общих интересов, духовное

родство. Болтуны просто. Потом оравой перебрались в Вышний, а до заката уже рукой было

подать.

Он делает глубокую затяжку и щурится, вглядываясь куда-то вдаль. Потом говорит:

- Я ведь собирался жениться на Адель. Но она не смогла простить мне и моему отцу, что

мы уехали. Теперь воюем. И Никита тоже хорош. Весь в своего отца – еле на земле

держится, того и глядишь вознесется от ощущения собственной святости.

Ты внимательно смотришь на Филиппа.

- Вы не подумайте чего, - начинает он вдруг оправдываться. – Да, мы все очень разные, и,

как Адель вчера правильно заметила, каждый выбрал собственную дорогу. Но притом, что я

не согласен с взглядами Никиты и его сестры и готов бороться с ними разными способами, я

все равно уважаю этих людей. Адель, конечно, никогда не поверит, но я по-прежнему люблю

их обоих, а иногда даже тоскую по нашим детским, невинным годам. Просто эти Семеновы

очень уж русские, все размышляют о каких-то высоких материях, витают в облаках, живут в

мире идей и чувств, а тем временем даже позаботиться о себе и друг о друге толком не

могут. Чехов сплошняком. Мне все это претит, я не такой. Я учился заграницей, живу и

работаю там и возвращаться в Россию не собираюсь…

На презентации Адель так и не смогла выяснить, зачем Филипп приехал в Вышний, но

спросить его об этом лично ты, конечно, не решаешься и главное – не считаешь нужным.

Тебе только хочется поскорее вернуться домой. Стремительно темнеет, а мороз делается все

сильнее. Ты переминаешься с ноги на ногу, нетерпеливо ждешь, когда Филипп наконец

замолчит, чтобы вставить слово и распрощаться с ним. К тому же он ведь в любую секунду

может начать задавать вопросы, и тогда выяснится, что ты не имеешь к Сысою ни малейшего

отношения и что откровенничать так с тобой вовсе не стоило. Тебе заранее неудобно.

Дождавшись паузы, быстро просишь:

- Передайте Адель мои соболезнования и…

- Я скажу, что вы заходили, - опережает Филипп.

- Да. Спасибо. А мне уже пора.

Филипп кивает тебе и улыбается, как всегда, добродушно и чуть щурясь. Ты идешь

домой.

На обратную дорогу времени уходит больше. Твои ноги и руки слегка окоченели, и

быстро двигаться не получается. Мороз не шутит. Уже очень темно. Ты даже подумываешь о

том, чтобы устроить себе спортивную пробежку, – так и согреешься, и быстрее попадешь

домой, но лучше все-таки отложить это напоследок. Лабиринт мелких переулков Вышнего

затягивает глубже, вокруг образовывается почти сельская тишина, – прохожих не видно.

Тебя раздражает, что не удалось поговорить с Адель, и что вместо этого надо было

выслушивать монологи «ни о чем» какого-то незнакомого и неинтересного тебе человека.

Столько времени потрачено зря (можно подумать, ты из тех, кто распоряжается временем с

умом). Тебе действует на нервы, что проблема до сих пор не решена и снова не получилось

занять денег. А теперь, когда еще Адель успокоится и опять сможет тебя принять?

99

Ни мысли о погибшем Степане Михайловиче, ни атома сочувствия Адель Семеновой, –

твоя душа как яйцо выеденное и теперь осталась лишь хрупкая скорлупа. Бредешь по

обледенелым переулкам Вышнего, но тебе невдомек, что какую-то секунду назад оборвалась

последняя связь с этим миром, с жизнью, и теперь нет ни малейшей гарантии, что ты

сумеешь добраться до дома в целости.

Но ты подспудно чувствуешь это. Постепенно тебя начинает колотить от волнения, затем

просачивается страх, затем ужас, необъяснимый и как будто беспричинный, и он, наконец,

поглощает твое сознание полностью. Ты только чуешь – позади тебя, где-то далеко, а, может

быть, совсем близко осталось что-то очень важное, и никак уже это не подобрать, не

засунуть обратно. Ты бредешь по обледенелым переулкам Вышнего и громко воешь от

отчаяния. Ведь ты точно знаешь, что смерть поблизости.

И ты загнанно вращаешь глазами, и рвешь на себе одежду, тебе больше не холодно –

тебе душно. Ты постоянно теряешь дорогу, уже не можешь с точностью сказать, куда именно

идти, где же дом. Ты воешь и скулишь, и хныкаешь ребенком, и бьешь себя руками по

голове. Что-то очень важное осталось позади, но, может, есть еще время ухватиться за эту

стремительно ускользающую ниточку связи с миром и жизнью? Ты вернешься назад и

будешь искать хоть всю ночь, хоть замерзнешь на улице, но будешь искать.