Понкайо. Книга 3

Тьма была кромешная, вода хлестала со всех сторон, а я все полз и полз, резал свое тело, сражаясь с обозленной стихией, выплачивая мзду за право жить. Как только я ощутил, что меня перестало затягивать обратно и накрывать с головой, я сразу понял, что выбрал правильное направление. Забегая вперед, как бы потешно это ни звучало, скажу, что мне посчастливилось заползти в бухту. Дикие волны отрезало скалами, океан гремел и бесновался у меня за спиной. Он наверно разбудил всех утопленников, но для меня звучал фоном, потому что я слышал только свой голос в голове. «Я выбрался, я спасен». Монотонный и скучный: ни радости, ни облегчения, один только холодный факт. Холодный, как эта роковая ночь, как вода вокруг, как мое тело.

Меня обволокло мокрым песком, я ощутил его нежное касание, и после жалящих лезвий эта ласка была подобна благословению. Спасибо, что не смеешься, Руслан. Обычно я никому не говорю, какие чувства в тот момент переполняли мою душу – боюсь показаться излишне сентиментальным, – но вот сейчас потянуло на откровенность. И я не обманулся; знал, что ты поймешь, не станешь вышучиваться.

Я выбрался на берег, но не прекращал ползти. С остервенением, с упрямством сбежавшего из неволи раба я выбрасывал одну руку за другой, подгребая сушу к себе. Я кашлял солью и песком, сжимал берег в своих пальцах и мысленно уговаривал его чуть придвинуться ко мне. На спину лились потоки воды, но что это – волны или дождь, – я не знал и все искал, искал подходящее место, где смогу почувствовать себя в безопасности. Но так и не нашел, отключился. Не знаю, сколько часов или дней я провалялся на берегу. Поначалу я не мог разлепить глаза и слышал только шум океана. Меня то окутывала непроницаемая тьма, то через веки лился ослепительный свет, а тело покалывало от жаркого солнца. Во рту был сухо и солоно, я хрипел и думал, что это хрипит кто-то рядом со мной. Каждый раз, когда я выныривал из забытья, мне приходилось заново вспоминать, что случилось. Я вслепую возил руками, изучал мир вокруг себя, зарывался пальцами в песок и видел обрывочные сны о том, как меня хоронят заживо.

Чтобы не утомлять тебя описаниями моих бесконечных попыток открыть глаза и встать на ноги, давай сразу перейдем к тому дню, когда мне это удалось, хорошо? Знай я дату, непременно выделил бы красным и каждый год отдавал бы дань уважения. Лучшее пробуждение в моей жизни. Совершенно очаровательная картина: три крокодила нежатся на песке под горячим солнцем всего в каких-то пяти метрах от меня, но в мою сторону даже не смотрят! Лежат себе с закрытыми глазами, гордо задрав морды, и блаженно улыбаются во все рыло. Тогда я знатно перетрухал, но теперь вспоминаю эту сцену с удовольствием. Это один из лучших моментов в моей жизни. Понкайо говорил мне «привет» в своей непревзойденной манере: так, как это умеет он один. Мне нравится его чувство юмора.

Я отыскал в себе силы покинуть оживленный пляж. Чего только не найдешь в закромах, когда хочется жить… Ты согласен, Руслан? …Я доволокся до полосы прибрежной зелени и временно обосновался в кустах под пальмами. Бухта была спокойная и яркая, я бы даже сказал: девственная. Ни на пляже, ни в воде обломков траулера я не заметил, а заглянуть дальше мешали скалы. О том, что меня здесь никто не увидит, не услышит и не найдет, я догадался почти сразу. Понкайо приглашал меня познакомиться и узнать друг друга, сдержанно бросал вызов, но не торопил, и я был за это благодарен.

Я двинулся вглубь острова. Шел очень медленно и выглядывал в траве змей. Раны сочились кровью и жутко чесались, я делал перевязки из листьев плюща и папоротника. Это помогало остановить кровотечение, но не спасало от зуда и боли. Мне приходилось наматывать несколько слоев, чтобы не расчесывать раны во сне. Питался жуками, копался в земле в поисках червей, ел корни папоротников. Этого едва хватало, чтобы поддерживать силы. Лес был влажный, тропический, для каждого вздоха требовалось усилие. Я просыпался уставшим, с головной болью, во сне грезил о зиме с ее чистым морозцем. На моем пути встречались гигантские фикусы, с ветвей которых свисали воздушные корни. Некоторые напоминали облетевшие курчавые лианы, другие выглядели так, словно дерево растеклось и затвердело. Роса на листьях помогала не умереть от обезвоживания. Собирать ее приходилось губами. Я проливал много драгоценных капель, но никаких емкостей и пакетов у меня не было, а одежда колом стояла от соли, я не мог использовать ее, чтобы впитать росу и потом всасывать, как из губки.