Понкайо. Книга 3

Захар прошел на жилой участок, доверху наполнил флягу водой из бочки, прихватил пачку сигарет из наполовину скуренного блока и незаметно вернулся назад. С кухни веяло ароматными кушаньями; в ярко-зеленых перьях хамедореи звенели крыльями разомлевшие жуки; теплый ветерок приносил с разных уголков лагеря перестук инструментов, неразличимое мужское бормотание, отрывистый смех и сигаретный дым. Жизнь шла своим чередом. О командире никто не вспоминал. Никто не искал его, не спешил справиться о его самочувствии, хотя бы проверить, лег ли он спать или бодрствует.

Захару вспомнилось, как Хомский разбудил его сегодня днем и начал перечислять, что успел сделать и куда кого распределить. «Надежный, как автомат Калашникова». В отличие от разгильдяя Оскара, он всегда отличался хорошей работоспособностью, примерно исполнял распоряжения, никогда не увиливал от обязанностей. Что особенно нравилось в нем Захару и что он особенно в нем ценил, так это непоколебимую субординацию и полное отсутствие панибратства. Наверно, все дело в том, что Хомский приручен и в прошлой, материковой, жизни не был знаком с Захаром, поэтому никогда и не позволял себе такого поведения, каким нередко грешили Герман, Тима и Феликс. В их проделках чувствовалась игривость младших братьев, и на них всегда не хватало зла. Хомского же Захар воспринимал как подчиненного, который послушно следует приказам, но вместе с тем, если знает, что в каком-то случае они могут поступить иначе и при этом, затратив меньше усилий и ресурсов, получить ту же выгоду или даже вдвое больше, не боится высказываться и мягко спорить. И такое отношение было многим приятнее, чем, например, дружеская фамильярность Германа и Тимы, их раздражающая шумливость и готовность в любое время дня и ночи ржать во все горло. Или бессменное недовольство Патрика, из которого, наоборот, слова не вытянешь.

Молчаливость не порок. Захар любит молчаливых людей: они прекрасные слушатели. Но если бы Патрик молчал с другим выражением лица… Работу он выполняет сносно, не придерешься, но с таким хмурым и кислым видом, будто все вокруг – и Захар больше всех – давно ему надоели, будто он, как выразился Оскар, «гнет хребтину» за жалкий кусок хлеба и вообще занимается какой-то ерундой. Захар даже не знает, как Патрик на самом деле к нему относится. Он почти всегда замкнут в себе, зациклен на своих мыслях. Отзывается нехотя, лениво, словно делает одолжение. Ни разу ни с кем не проговорил дольше пятнадцати минут. Захар не единожды пытался поболтать с ним по душам, выспросить, хочет ли он вообще здесь жить. Если не хочет, почему не скажет? Захар пристроит его к своим на материк и дело с концом. Но Патрик всегда отвечал одинаково: «В данный момент меня все устраивает. Если у меня появятся претензии, я скажу». То есть его кислое выражение лица, неискоренимая раздражительность и едва уловимое цыканье в ответ на указания – это довольство жизнью? Захар давно оставил его в покое и предоставил самому себе. Главное, что дело свое делает. Но теперь не мог не думать о том, какие мысли роятся в этой голове, которая вечно повернута в сторону от присутствующих, какие цели высматривают перед собой эти колючие глаза. Что таится за этим вечно отрешенным взглядом? Кому на самом деле принадлежала идея свергнуть Захара? Не расчетливому ли тихоне с холодным, как хирургическая сталь, медицинским складом ума?

Захар хотел бы иметь в строю побольше таких людей, как Хомский. До чего же обидно терять такого хорошего исполнителя… И к тому же интересного собеседника. Если бы не дурное влияние сородичей, если бы Захар вовремя догадался умыкнуть его на свою сторону, он бы сейчас уравнял силы. Хомский стоит двоих. Захар не раздумывая променял бы на него Германа и Тиму, эту действующую на нервы бесовскую парочку… Лучший во всем, лучший из воспитанников. И даже в манипулировании ему нет равных. Это его удивление, когда Захар спросил, кто убил Ингу… Не только идеальный манипулятор, но еще и превосходный актер. Он вполне может потянуть на себе лагерь. Распоряжаться идеями, отдавать указания и школить сотоварищей, которые только вчера фамильярно хлопали тебя по плечу… Кто не мечтает об этом? Но позволят ли «чужеземцу», выходцу со стороны, занять место командира? Скорее уж питомцы обратятся против Хомского, изгонят его и затем со спокойной совестью перегрызут друг другу глотки, не переставая при этом сыпать шутками да подколками.