Понкайо. Книга 3

Память вернулась на место, но на лице, надежно сокрытом маской отточенной непроницаемости, не отразилось ни тени внутренней смуты. Сцена допроса промелькнула перед глазами, признание Максима эхом отразилось в ушах. «Мне помогли бежать». Захар вспыхнул вчерашними подозрениями, которые тут же принялись терзать воспаленный мозг, прыгая по чану подобно мячикам для пинг-понга и раздувая головную боль до просверливающей мигрени. Почему Хомского так интересует, помнит ли Захар что-нибудь? Или милые птенцы надеются, что он позабыл слова Максима и можно не бояться за свои перышки?

– Я помню, как закончился наш славный праздник и я ушел к Инге. – Захар сыпанул в кружку две ложки кэроба, залил крутым кипятком, неторопливо размешал. – Но, похоже, от избытка эмоций не смог уснуть и решил обмыть новое приобретение?

Он наконец-то вспомнил: последний раз он так набирался, когда пришлепнул Феликса. Поутру Захар очнулся с туманом в голове, пережеванный, как будто его пропустили через мясорубку, и тоже ничего не помнил, но Хомский услужливо вернул недостающие детали на место. Никаких угрызений совести Захар не испытывал и не жалел о содеянном. Это был хороший урок питомцам. Нечего зариться на чужое. Не твое – не трогай.

Кто вывел его на этот раз? И почему Захару кажется, что все это неспроста случилось в ту ночь, когда он узнал, что среди его питомцев затесалась крыса?

– В середине ночи пленники сбежали. Помнишь?

– Как Патрик себя чувствует?

– Ничего, уже говорит кое-как, шевелит рукой и ногой. Но встать пока не может. Максима мы усыпили и бросили в клетку.

– До моего распоряжения пусть там и остается. Держите его под снотворным, не позволяйте куковать.

Хомский кивнул.

– Я тоже считаю, что так будет лучше.

Захар сделал шумный глоток ароматного напитка. Хотелось курить, но дрожь в пальцах не проходила. Нельзя, чтобы Хомский ее заметил.

– Мы с Кочегаром отловили беглецов у оружейки, – продолжил воспитанник освежать память командира. – Ты сказал, что хочешь узнать, как им удалось выбраться, поэтому мы привели их в переговорную.

Вот он, момент истины, милый друг. Покажешь ли ты свой настоящий лик?

– Максим свалил все на одного из нас. Мол, неизвестный в ночи пришел и доброй феей сунул под подушку ключ от наручников.

Захар внимательно глянул на искривленное раздражением лицо наперсника. Это признание неспроста. Хомский всегда был умен и лучше остальных чувствовал Захара. Что они замышляют? Какую игру против него затеяли?

– И что потом? – Захар неторопливо согревал горло целительным нектаром.

Хомский замялся.

– Лучше пойдем со мной.

– Куда, в карцер? – спросил Захар с лукавой усмешкой. – Он вроде как занят Русланом. Или в клетку по соседству с Максимом? Я снова пристукнул кого-то и теперь отстранен?

– Нет. Захар… пойдем. Это будет лучше всяких объяснений.

– Ну что ж. – Захар допил напиток и поставил кружку. – Пойдем, коли не шутишь.

День мерцал и плавился. Воздух был горяч и сладок; густая зелень, поддразнивая засоню, насмешливо шушукалась и подмигивала мириадами бликов. Захар щурился от нестерпимо яркого света, почти ничего не видел перед собой и двигался только по памяти. Надоедливые пичуги трещали, как заведенные, прямо над ухом, будто нарочно спустились на нижние ветки, чтобы довести его своим тарахтеньем до умопомешательства. Захар подумал о снайперской винтовке, но развить эту приятную мысль помешала ударившая в лоб мигрень.

Кости выкручивало, ноги тяжелели с каждым шагом. Захар чувствовал себя отбивной. Еще пару дней назад он бы позволил себе покряхтеть вслух, сдержанно и шутливо пожаловаться, мол, годы берут свое, пора заказывать кресло-качалку, халат и выкладывать камин. Но сегодня молчал, ступая делано твердым шагом, не поддаваясь усталости, не обнаруживая истачивающих его сомнений.

Захар держался прямо и невозмутимо, а про себя посмеивался, представляя, как предстанет перед мрачной братией и в него полетят обвинения и упреки. Однако шаловливый настрой тут же сдуло ветром, едва Хомский, вместо того чтобы проводить бедокура к недовольному взводу и устроить головомойку, со двора свернул налево, к цветнику. Захар тотчас посерьезнел и напрягся. Внутри подобно сигнальному огню зажглась тревога.

– Денис, в чем дело? – уже без всяких лукавых ноток спросил Захар. Голос, закованный в сталь, звучал резко и властно.

– Захар, прости, я не смогу объяснить… Лучше сам посмотри.

Захар сдержал ругательства и следом за наперсником ускорил шаг. Хомский вел его прямиком к домику Инги. Сердце тяжело ухнуло и оборвалось. Что с ней случилось? Неужели он так набрался, что в своей ярости не смог остановиться и покалечил ее? Мускулы на лице дрогнули, но тут же окаменели, сменившись привычным хладнокровием. Он бы никогда так не поступил. Как бы сильно ни доводила его Инга, в нужный момент он всегда останавливался.