Неугомонные исследователи с восхищением бродили по кровеносной системе Понкайо и своими громкими восклицаниями, задорным смехом и восторженными возгласами тревожили покой усопших, причиняя ему боль сильнее прежней. Он вел их на погибель и заглатывал целыми группами. Он не оставлял никого, кто мог бы вернуться домой и рассказать об увиденных под землей ужасах. Между людьми ходили самые разные легенды, одна страшнее другой, желание выяснить правду терзало сильнее голода, но расплата за любопытство была слишком высока. Понкайо требовал оставить его в покое, чтобы он мог и дальше оберегать сон тех, кого так внезапно потерял и кого так исступленно защищал вот уже три века к ряду.
На исходе XX столетия интерес к Понкайо несколько поубавился, но лишь затем, чтобы с новым тысячелетием вспыхнуть как в первый раз. Понкайо болезненно воспринимал вторжение посторонних, зорко следил за каждым разгуливающим по его землям незваным гостем и наказывал всех, кто переходил границы дозволенного и причинял ему боль. Он пробуждался и разъярялся подобно чудовищу, на которого нет управы, от которого не сбежать, не спастись. С годами в шутку придуманные «правила посещения Понкайо» – не спускаться в подземелья и ничего с острова не забирать – укоренились и стали чем-то самим собой разумеющимся. Непреложным законом, который ни в коем случае нельзя нарушать, если хочешь вернуться домой.
К сожалению, люди забыли о последнем, не менее значимом правиле, которым также не стоило пренебрегать. Они не видели разницы между «ничего не забирать с острова» и «не пытаться на нем нажиться», но для Понкайо эти условия были одинаково святы. Он не делал послаблений тем, кто не знал и не понимал, его закон един для всех.
Часть первая: Оплот надежды
Глава 1
– Мэдэй, мэдэй, мэдэй1
. Это парусная яхта «Милана», это парусная яхта «Милана», это парусная яхта «Милана». Потерял двигатель. Сломана мачта. Дрейфую. Высаживаюсь на остров Понкайо. Мои координаты: три два градуса, три ноль точка пять минут северной широты; один семь шесть градусов, три семь точка семь минут восточной долготы. Требуется эвакуация трех человек. Прием.За прямоугольными иллюминаторами стелются фиолетовые сумерки. Девять часов. Время радиомолчания2
. На аварийных частотах ведется прием сигналов о помощи. Возможность для всех угодивших в беду моряков дозваться береговой станции, спасательных служб или другого судна. Но, как и прежде, в эфире царило безмолвие, точно все разом безвозвратно исчезли, испарились, растаяли в воздухе и на целой планете не осталось ничего и никого, только три человека на борту потрепанного суденышка посреди необъятного Тихого океана.Руслан вещал твердым, уверенным голосом, проговаривая слова размеренно и четко. Ему не требовались шпаргалки с основными фразами, приклеенные скотчем к шкафчикам над панелью приборов, или книга с инструкцией по использованию радиотелефонной связи. Все правила и «черновики» он давно выучил наизусть, давно привык к своей интонации, с которой передавал сообщения. Каждый день и каждый час, из недели в неделю, из месяца в месяц… Менялись только лишь координаты. Слова о помощи как под копирку переносились в его сны, и даже когда он занимался другими делами, его собственный голос эхом отдавался в голове. Интересно, у Максима так же?..
Действуя согласно ежечасному ритуалу, Руслан повторил сигнал бедствия и опустил зажатый в руке микрофон. Даже спустя пять месяцев команда не переставала надеяться на ответ. Руслан сидел за штурманским столиком в закутке между диваном кают-компании и гальюном. Здесь находилась панель приборов: помимо стационарной радиостанции, сломанная система отопления, индикаторы топлива и чистой воды, электрические переключатели с амперметром и вольтметром, гнездо прикуривателя и прочие устройства, большая часть которых сейчас не работала. В сторонке от радиостанции лежал цифровой диктофон на шнурке.
Столешница штурманского столика поднималась, внутри хранились карты, измеритель и линейка для работы с ними, необходимые документы, компас-пеленгатор, секстант, круглое зеркальце для подачи сигналов и книга по оказанию первой помощи.
Подвесная лампа отбрасывала ровный кружок бело-желтого света на штурманский столик с разложенной картой. Руслан вяло поскреб заросший подбородок, убрал руку и посмотрел на карту. Обведенный карандашом Понкайо – ничтожно крошечная точка посреди бумажно-василькового нигде – напоминал мишень, в которую непременно нужно попасть, чтобы продвинуться дальше. Над мишенью толпились два ряда координат. Всего одиннадцать цифр, но в строго определенном порядке, имеющем жизненно-важное значение.