Я не помню ни пыли, мерцающей в лучах солнца, ни балок, ни вещей полусгнивших. Ничего такого, чем можно было бы наполнить, живописать наши чердачные приключения. Ни даже того, как я обнаружила икону (папа потом говорил, что он о ней помнил, но я-то этого не знала и знать не могла). Чья это икона, я узнала, только когда мы спустились, – на окладе было вытеснено имя: Пантелеймон. А потом папа посмотрел висящий на стенке патриархийный календарь: я требовала, чтобы мы взобрались на чердак, и нашла образ 9 августа – в день памяти великомученика и целителя Пантелеймона. Икона стоит у меня на полочке.
Чудеса, или, если угодно, необъяснимые истории, происходили конечно же не только со мной. Немало моментов пересечения с необъяснимой благодатью было в жизни диакона Владимира Правдолюбова.
Один случай я потом вспоминал много раз. Мы ездили с мамой, с ее знакомой – прихожанкой из папиного храма и с моей будущей супругой Татьяной на Кий-остров, где патриарх Никон в 1656 году основал Крестовоздвиженский монастырь. Маленький, по-моему, полтора на два километра, остров – камни и сосны. Дивной красоты место. Мама моя – большая любительница Русского Севера, а я на нее больше похож и внешне, вплоть до такой же субтильной комплекции, и ее любовь к Северу мне близка. В советское время в монастыре сделали, естественно, дом отдыха, куда мы взяли путевку на неделю. Гуляли много. Хотя вода кругом, купаться там почти невозможно – холодища, Белое море. А 19 августа, на праздник Преображения Господня, мы с Танюшей идем к завтраку. Идем и чувствуем запах ладана. Думаем: это же монастырь. А мы идем к центру острова, где столовая, там был храмовый комплекс, где осталось здание собора. Рассуждаем: может, приезжал батюшка? Хорошо, что он был на Преображение (мы слышали о том, что священник из Онеги в какие-то праздники служил там молебен)! А через какое-то время узнаем: батюшка не приезжал. Не может быть! А ведь запах ладана ощущал на Соловках дедушка Анатолий, когда он был в заключении, сохранились его воспоминания: «Я такого прекрасного аромата ладана в жизни никогда не чувствовал!» И никаких служб там тогда точно не было. Такие схожие факты наставляли и укрепляли меня всегда.
Пюхтицы меня потрясли. Сестры, впечатленные папиной идеей путешествия с дочерью, кормили нас вкусной сметаной, творогом с медом и рассказывали, что у них 70 гектаров земли, которую они обрабатывают сами, стадо из 50 коров, настоящее хозяйство, каких я прежде не видела. Поскольку я была маленькой, работать, трудничать нас не просили, а священник, оказавшийся там одновременно с нами, повел на прогулку. Дошли до кладбища. Сокрушаясь, он показал могилку послушницы, которая сбежала из монастыря, а потом вернулась: «Несчастная любовь, домашние неурядицы, и девушки сразу хотят в монастырь. А когда поутихнет горечь, так же быстро хотят вернуться. Хорошо, если не успели дать обетов». В семь лет я смутно догадывалась, о чем он говорит, скорее, воспринимала общий фон – к решению уйти в монастырь надо относиться очень серьезно и ответственно.
В Пустыньке под Ригой нас приютил удивительный человек – архимандрит Таврион (Батозский)[12]
. Его биография и лагерные мытарства описаны довольно подробно. Я же помню лишь высокого красивого старца, взявшего меня за руку и отведшего в маленький храм.Довольно долго я была уверена, что путешествовал с детьми только мой отец. Но оказалось, что такие поездки были обычным явлением в священнических семьях. Ксюша Асмус тоже путешествовала с папой, отцом Валентином: