Поправка-22

– Нет-нет, что вы, сэр! – неловко заторопился капеллан. – Просто она служит старшим сержантом в морской пехоте.

Капеллан всегда был неприятен полковнику, а сейчас вдруг показался двуличным и зловещим. Полковника томило острое предчувствие опасности, и он старался понять, не замышляет ли капеллан какой-нибудь ловкой интриги против него, тая под невыразительной, молчаливой личиной хитроумное, предприимчивое и коварное честолюбие. Что-то в нем было странное, и, внимательно посмотрев на него, полковник с облегчением догадался, в чем дело. Тот стоял навытяжку, потому что он забыл сказать ему «вольно». Постой, постой «смирно», мстительно решил полковник, чтобы яснее подчеркнуть, кто хозяин положения, и не подорвать престиж, признав свою оплошность.

Он уныло уставился в окно, с горечью размышляя о своей судьбе. От нижних чинов всегда одни неприятности, думал он. Внизу, рядом со зданием штаба, виднелся тир для стрельбы по тарелочкам, который он приказал оборудовать, чтобы там совершенствовались в меткости только штабные офицеры, а генерал Дридл, устроив ему грубый разнос при майоре Дэнби и подполковнике Корне, распорядился допустить туда весь личный состав полка, даже нижние чины. Это был жуткий вечер, а тир так и торчит с тех пор у него в горле, как острая кость, горестно думалось полковнику. Генерал Дридл постоянно об этом помнил, ужасался он, прекрасно понимая, что тот давно и думать об этом забыл, а значит, совершилась вопиющая несправедливость, поскольку растреклятый тир должен был принести ему лакомые дары судьбы, хотя застрял вместо этого у него в горле, как острая кость. Полковник Кошкарт не мог сам решить, на благо себе оборудовал он тир или во вред, и очень жалел, что рядом нет подполковника Корна, который снова растолковал бы ему истинное положение дел, утихомирив на какое-то время его вечную тревогу.

Жизнь была очень сложной, очень трудной. Полковник вынул изо рта мундштук, опустил его стоймя в нагрудный карман рубахи и принялся удрученно грызть ногти на пальцах обеих рук. Все старались ему навредить, и он тоскливо думал, что только подполковник Корн мог бы вразумить его, объяснив ему в эту тяжкую минуту, как поступить с молебнами. Он почти не доверял капеллану, который был всего-навсего капитаном.

– Стало быть, вы считаете, что, если мы не допустим на молебен нижних чинов, это может сказаться на результатах? – спросил он.

Капеллан, чувствуя, что не понимает, о чем говорит полковник, растерянно замялся.

– Да, сэр, – немного помолчав, ответил он. – Боюсь, что такой поступок может неблагоприятно отразиться на нашей молитве о кучном бомбометании.

– Что-что? – неистово хлопая глазами, вскричал полковник. – Об этом я даже не подумал. Вы считаете, что Бог способен рассеять мне в наказание наши бомбы?

– Да, сэр, – ответил капеллан. – Боюсь, что да.

– Так пропади они тогда пропадом, ваши молитвы! – в припадке гневной независимости воскликнул полковник. – На кой, спрашивается, черт устраивать молебны, от которых может быть хуже? – Презрительно хмыкнув, он снова сел за стол, сунул в рот пустой мундштук и задумчиво умолк. – А ведь, если здраво-то рассудить, – пробормотал он через несколько секунд себе под нос, – мыслишка с молитвами получается вшивая. В «Сатэрдэй ивнинг пост» на них и внимания могут не обратить.

Полковник Кошкарт с досадой отказался от своего плана, потому что разработал его самостоятельно и надеялся ярко продемонстрировать, когда тот будет успешно завершен, что вовсе не нуждается в подполковнике Корне. А отказавшись, почувствовал приятное облегчение, потому что боялся браться за него, не обсудив предварительно с подполковником Корном. Ему стало очень хорошо. Он значительно возвысился в собственных глазах, потому что, отвергнув сомнительный план, принял необычайно мудрое, на свой взгляд, решение, а главное, принял его без подсказки подполковника Корна.

– Это все, сэр? – спросил капеллан.

– Все, – ответил полковник Кошкарт. – Если вы не можете предложить что-нибудь другое.

– Да нет, сэр. Только…

– Вы хотите что-то сказать, капеллан? – словно бы оскорбленный подобной вероятностью, высокомерно осведомился полковник Кошкарт.

– Сэр, я должен довести до вашего сведения, что некоторые люди в полку очень удручены повышением нормы боевых вылетов до шестидесяти, – сказал капеллан. – Они просили меня поговорить с вами об этом.

Полковник молча смотрел на капеллана. Тот залился краской до корней своих рыжеватых волос. Не прерывая молчания, полковник довольно долго пытал его пристальным, холодным, ничего не выражающим взглядом.

– Скажите им, что идет война, – безучастно выговорил он наконец.

– Благодарю вас, сэр, я так и сделаю, – переполненный благодарностью за отмену пытки молчанием, пролепетал капеллан. – Но они-то хотели узнать, почему вы не затребуете новые экипажи из частей пополнения, которые стоят в Африке, ведь тогда вам удалось бы без проволочек отправить их домой.