Поправка-22

– Это административный вопрос, – отозвался полковник, – и не им его решать. – Он лениво указал рукой на корзины у стены. – Отведайте помидорчик, капеллан. Угощайтесь, угощайтесь, платить не нужно.

– Благодарю вас, сэр. Сэр…

– О, не стоит благодарности, капеллан. А вам, стало быть, нравится жить в лесу? Надеюсь, у вас там полный порядок?

– Благодарю вас, сэр. Сэр…

– Не стоит благодарности, капеллан. Известите нас, если вам что-нибудь понадобится.

– Благодарю вас, сэр. Сэр…

– Спасибо, что заглянули, капеллан. А сейчас меня ждет кой-какая важная работа. Не сочтите за труд сообщить мне, если вам придет в голову, как нам попасть на страницы «Сатэрдэй ивнинг пост».

– Безусловно, сэр. – Капеллан сделал над собой нечеловеческое усилие и, словно бросаясь в омут, бесстрашно сказал: – Меня особенно беспокоит один из наших бомбардиров, сэр. Йоссариан.

– Кто? – тревожно переспросил полковник, и в глазах у него промелькнуло смутное воспоминание.

– Йоссариан, сэр.

– Йоссариан?

– Да, сэр, Йоссариан. Ему очень худо. Боюсь, как бы он не совершил от отчаяния что-нибудь воистину непоправимое.

– Ему действительно очень худо, капеллан?

– Да, сэр, боюсь, что очень.

Полковник задумался, и в комнате опять воцарилась тяжкая тишина.

– Посоветуйте ему положиться на Бога, – помолчав, сказал он.

– Благодарю вас, сэр, я так и сделаю, – пролепетал капеллан.

Глава двадцатая

Капрал Уиткум

В небе мутновато плавилось утреннее солнце, стояла безветренно-душная предсентябрьская жара. Подавленный и удрученный, капеллан медленно шел по галерее. Неслышно выбравшись из кабинета полковника Кошкарта – его коричневые, на мягкой резиновой подошве и с резиновыми каблуками башмаки позволяли ему двигаться почти бесшумно, – он сразу же начал горько проклинать себя за трусость. Его совесть требовала, чтобы разговор с полковником о шестидесяти боевых вылетах был решительным и твердым. Он собирался говорить независимо, убедительно, смело, он растерялся и отступил, как только почувствовал отпор. Он всегда постыдно отступал перед самоуверенными людьми, и его охватило привычное презрение к самому себе.

Он растерялся, однако, еще сильней, когда заметил буровато-серую бочкообразную фигуру подполковника Корна, который поднимался, неторопливо поспешая ему навстречу по широкой лестнице, дугообразно возносящей желтокаменные ступени из громадного круглого вестибюля с темными, в сетке трещин мраморными стенами и темным, выложенным растрескавшейся плиткой затоптанным полом. Подполковник Корн страшил капеллана даже сильнее, чем полковник Кошкарт. Не молодой и не старый, в холодно поблескивающих очках без оправы на смуглом лице и абсолютно лысый, он откровенно не жаловал капеллана и часто бывал с ним груб. Капеллан панически боялся его отрывистых, едких реплик, а еще того больше – проницательно-циничного взгляда и, встречаясь с ним, мгновенно отводил глаза. Зато будто завороженный смотрел, как он то и дело нежно поглаживает широкими сплющенными пальцами свой куполообразный бугорчатый череп, или невольно рассматривал его брюхо с вечно выбивающимися из-под незатянутого ремня полами рубахи, отчего он казался противоестественно пузастым и преувеличенно приземистым, хотя роста был среднего. Лицо у него сально лоснилось, а от крыльев носа к раздвоенному квадратному подбородку тянулись глубокие, почти вертикальные морщины, словно бы подтверждавшие, что человек он ядовитый, надменный и неопрятный. Угрюмо глянув на капеллана, подполковник Корн, казалось, его не узнал, но, когда они поравнялись, бесстрастно проговорил:

– Приветствую вас, отец. Как дела?

– Доброе утро, сэр, – откликнулся капеллан, мудро полагая, что ничего другого от него не ждут.

Подполковник Корн продолжал подниматься, и капеллан подавил искушение напомнить ему, что он анабаптист, а не католик, и поэтому его необязательно или, верней, неправильно называть отцом. Он был почти уверен, что подполковник Корн превосходно все помнит и говорит ему «отец», да еще с таким вежливо-невинным видом, чтобы лишний раз принизить его веру.

Тот уже миновал капеллана, но вдруг повернулся к нему с такой свирепой подозрительностью, что капеллан оцепенел.

– Где вы взяли этот помидор, капеллан? – резко спросил он.

Капеллан удивленно посмотрел на зажатый в собственном кулаке помидор, которым одарил его полковник Кошкарт.

– Я взял его из корзины в кабинете у полковника Кошкарта, сэр, – пробормотал он.

– А полковник об этом знает?

– Знает, сэр. Он сам мне его дал.

– Тогда все в порядке, – успокоенно проговорил подполковник Корн. Он холодно улыбнулся и принялся затискивать большими пальцами обеих рук полы рубахи под ремень. Его глаза самодовольно блеснули тайным ехидством. – А зачем полковник Кошкарт вызывал вас, отец? – спросил он.

– Я не знаю, сэр, должен ли я… – на секунду онемев, начал капеллан.

– Чтобы вознести молитву издателям «Сатэрдэй ивнинг пост»?

– Да, сэр, – едва не усмехнувшись, ответил капеллан.