Порочный круг

В мегаполис мы отправились на полицейской авиетке. Я разглядывал простирающуюся под нами лесостепь и размышлял о случившемся: "Странные все-таки нравы у многих настоящих, то бишь рожденных людей: любят они покомандовать, подчинить своей воле окружающих". Раздумья на эту тему занимали мою голову в первой половине полета. Когда же в сиреневой дымке на горизонте я заметил очертания гигантской пирамиды мегаполиса, мои мысли неожиданно потекли в другой плоскости: "Интересно, но о разыгравшихся событиях ни словом не обмолвился лизистейский оракул". Я еще раз припомнил текст пророчества и покачал головой. "Нет, там точно не было ни слова о суде или конфликте с властями. Надо отдать должное, гибель Рыси прорицатель предсказал точно. Впрочем, он же просто намекнул на смерть друга, а в любом бою часто убивают товарищей, так что и это мало похоже на пророчество". Перед моим взором опять пробежали картинки сумрачно-торжественной Лизистеи. "Сколько пафоса и мистики, но все равно — надувательство. Хотя,— я благосклонно улыбнулся,— прорицатель ведь не взял с меня денег, значит я, собственно, ничего не потерял".

Сидящий рядом сержант заметил мою мимолетную ухмылку. Он насторожился. Очевидно, в его мозгах шел титанический мыслительный процесс. "Какого черта лыбится этот парень? — наверное, думал обо мне сержант.— Что это взбрело ему в голову? А вдруг он прыгнет на меня?! Говорят, эти искусственными бывают опасны..." Конвоир зыркнул в мою сторону и привел парализатор в боевое положение.

Мегаполис уходил на полтора километра в высоту и имел пятьдесят ярусов. Госпиталь имени Луи Бланка располагался на десятом уровне. Авиетка влетела в белый тоннель и остановилась около стеклобетонного корпуса, над входом в который красовалась вывеска "Приемный покой. Регистратура". С компьютером мне пришлось повозиться минут пять, так как я не знал, с какой стороны подступиться к зданию. Действительно, не будешь же спрашивать у него: "Не подскажешь, друг, куда дели двух мальчишек, которых привезла полиция накануне?" В итоге я просто приказал распечатать список всех больных детей подходящего возраста, которые поступили в клинику вчера во второй половине дня. Глядя на выданный мне реестр, я увидел в нем двух анонимов, под названиями "пациенты номер такой--то и такой-то". Несомненно, это были Пак и Жан. Интересно, что одного поместили в педиатрию, а другого — в психиатрию. Последнее назначение мне не понравилось. Наверное, у Жана была истерика.

Сначала я отправился в педиатрию. Дежурный врач этого отделения, как мне показалось, был немного напуган. Естественно, представьте себе: он, значит, приходит утром на работу и только переступает порог своих апартаментов, как к нему сразу же подбегают ординатор с медсестрой и начинают шептать, перебивая друг дружку, показывая в глубь коридора, где у дверей одного из боксов стоит неусыпный страж — цербер, мол, туда вчера под вечер привезли мальчика, за которым, якобы, нужен глаз да глаз, так как он искусственник и может выкинуть неприятный фортель. И все. Никакой дополнительной информации. Мальчика осмотрели, кстати, он вел себя вполне прилично, не нашли ничего серьезного и отправили спать.

Эту историю поведал мне врач по пути к боксу. Когда я уже подошел к перламутровым дверям палаты, полицейский кибер, не интересуясь, кто мы такие, отодвинулся в сторону, пропуская нас. "Значит, он уже получил по рации приказ прекратить наблюдение. Путь свободен",— отметил я про себя с удовлетворением. В боксе, как я и предполагал, обитал Пак. Мы быстренько утрясли процедуру выписки и, к великому облегчению медперсонала отделения, покинули педиатрию и пошли выручать Жана.

Тут дело оказалось не таким простым, как в случае с Паком. По-видимому, мальчишка всерьез перегорел во время ареста, так что психиатр однозначно твердил, мол, ребенок болен и его непременно надо подлечить. Я не видел другого выхода, иначе как откровенно объяснить ему ситуацию. Врач не хотел брать на себя ответственность, заявив, дескать Жана вынуждены были даже зафиксировать, во избежание трагедии. Мне пришлось поговорить с психиатром о некоторых особенностях поведения мальчиков для битья, которые сильно разнят понятие "нормальное состояние" созданных и рожденных. Наконец, врач решил, что в случае чего мы вполне сможем справиться с мальчиком, и, очевидно, сообразил — дело имеет первопричиной не медицинские, а, скорее, политические мотивы, поэтому покачал головой и просто сказал:

— Ладно, забирайте.

К Жану я зашел один. Оператор лежал на низкой койке и был спеленут как младенец. Увидев меня, он покраснел и отвернулся к стенке. Я не спешил его освобождать, а подсел к пострадавшему, осторожно взял пальцами мочку его уха и слегка потрепал из стороны в сторону:

— Что же ты так психанул, малыш?

Жан все так же рассматривал стенку и молчал. Его губы слегка задрожали. Преодолев сопротивление мальчишки, я повернул его голову к себе, желая, чтобы наши глаза встретились, и улыбнулся. Через некоторое время Жан зашмыгал носом и расплакался.