Порочный круг

Высвободив мальчика из смирительной рубашки, я бросил ему на постель сложенную рядом на тумбочке одежду:

— Обещай мне, что будешь кротким.

— Я же не сумасшедший, как эти придурки. Хватают ни с того ни с сего, таскают за волосы, а как только попытаешься постоять за себя — парализуют.

Жан опять распалился и с досадой пнул подвернувшийся под ногу стульчик. Специальный, сенсорный, нетравмирующий мягкий пластик с легкостью деформировался и тут же принял исходную форму. Я похлопал мальчика по загривку:

— Ну ты же обещал мне успокоиться...

Жан закивал.

Очередное, совершенно неожиданное осложнение возникло, когда мы выходили из отделения психиатрии. К нам подошел охранник из штата служащих госпиталя и недружелюбно промолвил:

— Мне доложили, что там,— он махнул рукой в направлении окна,— у ворот, значит, больницы собралась толпа журналистов. Они, несомненно, ожидают вас.

Я немного растерялся и посмотрел на сержанта: "Чего делать-то?" Тот погрузился в раздумья. Сталкиваться с прессой было весьма чревато, но я прекрасно понимал, что теперь писаки будут по пятам следовать за нами, где бы мы ни появились. Наконец, видя, что сержант столкнулся с неразрешимой для себя дилеммой: как оградить нас от репортеров, но в то же время не применять силу, я предложил:

— Давайте отдадим им на съедение меня.

Конвоир недоумевал и машинально поправил портупею. Мне пришлось пояснить:

— Я в сопровождении кибера направляюсь к выходу. Орава журналистов набрасывается на нас. А вы быстро сажаете мальчишек в полицейскую авиетку, которую заранее подгоняете к служебным воротам в тот момент, когда репортеры, занятые мною, ничего не заметят. Затем подбираете меня.

Сержант переговорил с командованием и кивнул, мол, сделаем все именно так. Данная примитивная конспирация была необходима по нескольким причинам. Во-первых, я хотел оградить и без того натерпевшихся Пака и, особенно, Жана от столкновения с весьма бесцеремонной компанией писак. Во-вторых (и тут мои стремления совпадали с мнением полиции), необходимо было как можно меньше дать информации газетам. Честно говоря, я, ведомый скорее подспудным желанием навредничать, добивался этого с целью не позволить приправить сенсационные статьи неопровержимыми фактами или хотя бы моими высказываниями, что сразу подняло бы уровень их достоверности. Полиция же, создавая себе плацдарм для шумного процесса, как мне показалось, специально не давала сведения журналистам, позволяя фантазии последних обрабатывать и без того напуганное развернувшимися событиями местное население. Как бы там ни было, ни я, ни блюстители порядка решили пока не ставить все точки над "и", отказываясь откровенничать с прессой.

Только я показался около входа на территорию клиники, как оказался окруженным плотным кольцом алчущих репортеров. Их лица были покрыты капельками пота, а руки, подносившие к моему рту диктофоны, дрожали от напряжения. Глазки телекамер жадно сканировали мою личность, передавая миллионам зрителей объемное изображение главного виновника всей заварухи. Над толпой стоял гомон банальных вопросов, который, в сущности, сводился к нескольким общим воплям:

— Ваши комментарии к случившемуся! Что вы здесь делали?

Краем глаза я заметил, что отнюдь не все журналисты сгрудились вокруг меня. Кое-какие проницательные господа еще продолжали рыскать вдоль ограды больницы, подозревая, что мы вполне можем, воспользовавшись суматохой, вывезти нечто важное. Мне пришлось пойти на крайние меры. Я осмотрел репортеров, которые моментально замолкли, словно ожидали услышать нечто потрясающее, и произнес:

— Я желаю сделать заявление для прессы.

Атас. Тут уж началось просто невообразимое. Кольцо осаждавших меня людей зашлось в невиданном броуновском движении. Трещали куртки, друг другу давили ноги, лезли на плечи коллег. Мне удалось спрятаться за могучую спину полицейского кибера, стоявшего как скала, — единственного, кто мог прекратить мое невольное линчевание. Несколько особенно настырных микрофонов, которые были зажаты в цепких пальцах чьих-то немыслимо вывернутых конечностей, напоминающих извивающихся змей, чуть не разбили мне губы. Глядя с философским спокойствием на этот содом, я подумал: "Изголодались, шакалы, ух как изголодались по жареному средства информации..."

В это время никем не замеченная полицейская авиетка уже забрала сержанта вместе с моими операторами и направлялась ко мне. Толпа репортеров загудела, дескать, "давай, давай же, говори что-нибудь, черт тебя раздери!"

— Закон — тайга, — произнес я, — заснул — сожрали. — И оставив недоумевающих газетчиков кумекать, что к чему, запрыгнул в подлетевший к месту интервью полицейский аппарат.