Порою блажь великая

— А помнишь, когда наша борцовская команда поехала в Бенд на соревнования — это к вопросу о шмотках, — и наш большой друг Брюс Шоу заявился в смокинге, потому что тренер сказал: «Выбираемся в большой свет, ребята!»

— О, Боже, Боже… Брюс Шоу — это шоу.

— Брюс-арбуз… кстати, он еще закрупнел.

— Ой-ой-ой! О да. Кстати, он хаживал в нашу церковь, я не рассказывал? Падал на пол и говорил на языках. Близко не подходи. Да, он еще больше раздался, со школьных лет.

— А он ведь и тогда не заморыш был. Двести восемьдесят, двести девяносто фунтов, так где-то…

— Потом он бросил наши мессы, и я о нем не слышал. А ты?

— Попал в скверную автоаварию, семь или восемь лет тому… Эй, а я тебе не рассказывал? Я как-то свиделся с ним, вскоре после той аварии. Кажется, в Юджине, в «Ранчо „Мелодия“». Увидел его на танцульках, окликнул — «Здорово, Брюс» — довольно дружелюбно, но он был злой как черт из-за чего-то там, и вызверился на меня так, будто пополам порвать готов. А я — слушай, я тебе этого не рассказывал еще — а я в ту ночь и сам дохрена нервный был, дохренее не бывает. Только-только вернулся в то лето, из армии. Не по-детски такой потрепанный. Мне бы спать лечь, но я допустил ошибку, переоценил запас плавучести, все такое, ну да ты понимаешь. И вот я выхожу с танцулек, иду себе гуляю, хорошо гуляю, и меня дерево привечает, дружище, я мечтал о нем, я вожделел его и все такое, уже давно. Потому что я порядком загрузился, и… темно и поздно… и вот я иду, иду к дереву, изливаю на него соки, просто стою. И тут вижу старину Шоу, огромного, как этот мир, и вдвое некрасивее. Да, Шоу, я уверен. Старина Брюс-Арбуз… и, парень, он выглядит хреново! Снял рубашку, расставил руки, и весь в струпьях, да еще обтрясает их с себя. А я стою и спрашиваю: «Эй, Шоу, как жизнь?» Тишина. «Как дела, Шоу, приятель?» А он ничего не отвечает, но, парень, выглядит он паршиво. Я спрашиваю, как дела у него на дамбе, где он работал, как его подружка, как мама, и еще сам не знаю что, а он стоит себе — здоровый, но нездоровый на вид. И вот наконец — я весь затрясся, отступаю, думаю уж, что он пришел за мной по какому-то делу, о каком и вспоминать небось страшно — бочком, бочком от него. Я будто душу в пятки уронил, а тело в карман — и унес себя куда подальше от него, на светлую улицу. И я так и не понял, что старина Шоу был деревом, покуда утром не увидел, что он торчит все там же, блин.

— О да?!

Ты мне не рассказывал.

— Да богом клянусь.

— Господи! Так подвиснуть с деревом!

Пока они хохотали, писк радио внезапно оборвался.

— Черт-черт-черт! Забыл с шеи снять. Черт… досадно. Теперь не смеши меня, черт бы тебя. Эта машинка много для меня значила, — и тотчас сам разразился хихиканьем.

Но без поддержки радио смех Джо сник до хлипкого щебета. Зато Хэнк засмеялся еще громче:

— А вот тебе! Чтоб не хвастал, как, мол, даже бревно ему нипочем. А теперь сам утопил. Уй, ё-мое…

Джо попробовал присоединиться к веселью друга. И их смех далеко расходился над рекой. Зимородки взирали на них, торжественно нахохлившись. Внезапный порыв ветра плеснул маленькой волной в смеющийся рот Джо Бена. Джо закашлялся, сплюнул, и еще немного посмеялся… затем повернулся к Хэнку и спросил тоном слишком шутливым:

— Надеюсь, ты не просто выжидаешь, когда эта старая гнусная река поднимется и меня утопит, правда?

— Эта река? Боже, неужто это Джо Бен так взволновался из-за какой-то речки? Быть не может! Потому что, приятель, я-то думал, тебе достаточно воззвать к своему Верхнему Парню, и Он опустит с неба перст, и ткнет им в воду, и аллилуйя — хляби мигом от тебя отступят.

— Ну я ж тебе объяснял. Не хочу я беспокоить Его, пока сами обойтись можем. Не люблю я попусту призывать кого-то сверху, особенно — Его.

— О'кей. Понимаю. У него, наверно, своих забот полон рот.

— Эт-уж точно. Запарка там. Рождество скоро. Да и все эти горячие точки. Лаос, Вьетнам…

— Да еще эти бедняги с зобом в Оклахоме. Я понимаю, почему ты колеблешься…

— Вот именно. Вот именно. В этом году Оклахома особенно в Нем нуждается. Думаю, Орал Робертс [96] уже отписал Ему, пригласил на свое телешоу. Но суть в том, — Джо задрал подбородок над новой волной, — что эта навозная жижа уже подбирается к моему носу. Знаешь, Хэнкус: может, метнешься к пикапу за тем обрезком пожарного шланга… а то это бревно еще, наверное, погодит всплывать.

Невозможно себе представить, но в голосе Джоби пробивалась тревога.

— Что за шум? — спросил я. — И это — парень, который говорит: «Смирись со своим жребием и улыбайся правильно!»… испугался промочить ножки? К тому же, Джоби, до пикапа добрых три четверти мили по крутому склону. Хочешь пробыть один все это время?

— Нет, — ответил он очень поспешно и процитировал: «Негоже человека бросать одного». Книга Бытия. Как раз перед тем, как он выточил Еву. Но, все же, может, сбегаешь за шлангом…

Я спрыгнул в воду, позади Джо, и положил ему руку на плечо.