– Характер у нее непростой был, она с мамой моей не очень ладила… Понимаешь, отец раньше женат был, недолго… потом первая жена его умерла. Заболела – и сразу… В общем, он с мамой тогда и не знаком был. Но потом познакомились они и поженились очень быстро. А бабушка… она против была, уж не знаю почему. И так они с мамой мало виделись, мама и меня к ней не пускала. А потом, когда я уже в институте училась, звонит она как-то и приглашает к себе. Я пришла, смотрю – вид у нее нехороший, болеет, видно. А она взгляд мой перехватила. Да, говорит, я уж все про себя знаю, недолго осталось. Ты не волнуйся, не для того тебя позвала, чтобы ты за мной горшки выносила, все у меня предусмотрено, соседке квартиру оставляю, она за мной ухаживать будет до самого конца. А тебе завещаю одну вещь. И достает из ящика стола медальон. Такой… тонкой работы, из темного потускневшего золота. Это, говорит, наша фамильная вещь, очень старинная. Нужно эту вещь хранить, потому что медальон этот не простой, в нем огромная сила заключена. Вещь эта в нашей семье уж лет пятьсот хранится, там, внутри, портрет нашей прапрапрабабки. И дает мне в руки медальон этот. Небольшой, но тяжелый ужасно. И какая-то от него и правда энергия идет, или уж мне показалось от неожиданности. На крышке вензель выгравирован – «Е» и «В». Открываю я медальон этот, а там портрет женщины. – Лида остановилась, снова отпила из чашки. – Женщина такая… молодая, волосы темные, густые, брови широкие черные, глаза прямо сверкают. И вроде бы красивая, а смотреть на нее страшно. Я поскорее закрыла медальон, отпихнула его от себя. Что вы, говорю, бабушка, мне ничего не надо. А она как рявкнет – тебя, мол, и не спрашивают! Ты обязана его взять и хранить как зеницу ока, никому не показывать и никогда никому не отдавать. Его вообще, говорит, отдать нельзя и продать тоже нельзя. Если продашь или потеряешь, то и тебе и тому человеку, к кому он от тебя перейдет, плохо будет. Очень плохо! А теперь, говорит, поклянись передо мной здоровьем своим и жизнью, что никому его не отдашь!
– Неужели ты поклялась? – не выдержала Надежда.
– Сама не знаю, что на меня нашло, она смотрела на меня как удав на кролика, у меня одна мысль была, как бы уйти, – призналась Лида. – Ну, в общем, отпустила она меня. Храни, говорит, эту вещь, и пока она с тобой, все будет хорошо. А потом передашь ее своей внучке. «А если внучки у меня не будет?» – спрашиваю. «Обязательно будет, – бабушка говорит, – такого быть не может, чтобы не было внучки». И засмеялась, закашляла… тогда тетка какая-то прибежала, стала ее лекарством поить, на меня руками замахала – уходи, мол, скорее… Ну, я и ушла. Через месяц звонит мне та тетка: умерла, мол, бабушка твоя, уж и похоронили. Я: чего же не сказали? Она сама, тетка отвечает, так велела сделать. Ну и ладно. Маме я про это ничего не сказала, бабушка так велела. А когда замуж вышла, то Косте упомянула.
– Зря, – вставила Надежда.
– Ну так ведь влюблена была в него, думала, что все у нас будет общее… в общем, не помню уже, как у меня вырвалось… – вздохнула Лида. – А как въехали мы в эту квартиру трехкомнатную, так после ремонта я и засунула медальон этот в старый чемодан на антресоли. Думаю, если воры в квартиру попадут, туда уж точно не полезут. И Дашка чтобы не нашла, знаешь, какие девчонки любопытные. И честно говоря, в суете и забыла про него, долго не открывала тот чемодан и вообще не заглядывала на антресоли. Не было у меня желания тот медальон в руки брать и на портрет своей пра-пра… бабки смотреть. Не тот случай.
– Понимаю… – протянула Надежда.
– И вот, когда соседи-то нас залили, полезла я на антресоли, вытащила чемодан. И как стукнуло меня – медальон проверить. Несколько лет не проверяла, а тут вдруг решилась. Тем более такой случай. Не поверишь, я уж и руку протянула, чтобы чемодан открыть, и тут меня как будто кольнуло – не надо! Сердце так и замерло, в глазах потемнело. Чувствую, будет сейчас что-то плохое. Ну, посидела, отдышалась, да и думаю: что же такое со мной? Нельзя так распускаться. Трясущимися руками открыла тот треклятый чемодан, перебрала вещи какие-то ненужные, которые давно пора выбросить, а уже про себя знаю, что все плохо, потому как вещички эти свалены кое-как, как бог на душу положит, а у меня-то все аккуратно лежало. Ну, и на дне там была коробочка из-под леденцов, а в ней медальон в кусок старого бархата завернутый лежал. Коробочка на месте, но я не успокоилась. Взяла ее в руки – и все поняла. Говорила я тебе, что медальон небольшой был, но очень тяжелый?
– Говорила… – вздохнула Надежда.
– Ну вот, взяла я ту коробочку в руки и все поняла. Открыла все-таки, чтобы убедиться… – Голос у Лиды совсем пропал, теперь она едва шевелила губами: – В общем, лежит там та тряпочка, бархат вытертый, а медальона нет.
– И что ты сделала?