Портрет Кровавой графини

– Да ничего. Сижу на полу возле чемодана этого и молчу. Наверное, часа два так просидела, оцепенела вся. И думаю, что все теперь кончено, вся жизнь моя прахом пошла. И бороться с этим никаких сил нет. А тут как раз Константин приходит. Он обычно-то поздно возвращался, а тут, видно, забежал рубашку переодеть или взять что-нибудь… Как увидел меня в прихожей рядом с чемоданом – так сразу все понял. И я все поняла. То есть я точно знала, что он медальон взял, больше некому, только Константин знал, где я его храню. «Что же ты наделал, – шепчу, – зачем ты его взял?» А он как начал орать! Что надоело ему все, что он один горбатится, а я на его шее столько лет сижу, что на эти деньги, что за побрякушку дурацкую выручил, он бизнес свой продвинул, и в конечном счете все на нас с Дашкой и пошло. «Да как же ты посмел, – говорю, – тайно взять чужую вещь, ведь она фамильная, мне ее бабушка завещала, а ты, выходит, украл?» Как посмотрел он на меня, думала, изобьет сейчас. А я гляжу на него снизу – не мой муж! Рот на сторону кривится, глаза какие-то мутные, и злобой прямо исходит. А он уж и вовсе начал орать что-то несусветное. Потом обозвал меня по-всякому и в спальню ушел. Слышу – возится там, дверцей шкафа скрипит. Потом выходит с чемоданом. Ухожу, говорит, и буду разводиться. Надоели вы мне хуже горькой редьки, к черту все! И ушел.

– И ты его просто так отпустила? – удивилась Надежда.

– А что я должна была делать? Я вообще тогда плохо соображала. А потом совсем заболела. Первое время во сне бабушку видела, она меня упрекала, что ее наследство не уберегла. Потом и вовсе кошмары сниться начали. Совсем спать перестала. Врач какие-то таблетки выписал, от них вроде сном забудешься, зато днем ходишь как пьяная. Окружающие-то думали, что я так страдаю оттого, что муж бросил. А все вышло, как бабка моя предсказывала. Если, говорила, не убережешь вещь нашу фамильную, то очень плохо тебе будет. Так и есть…

Как уже говорилось, Надежда Николаевна Лебедева не верила ни в сглаз, ни в порчу, ни в проклятье. То есть не то чтобы не верила, но относилась с осторожностью. Мало ли что бабка предсказывала? А распускаться все равно нельзя. В жутком платье ходить, косметикой не пользоваться – это уж чересчур…

– А ты Константина-то спрашивала, куда он тот медальон дел?

– Да мы с тех пор с ним не разговаривали. Разводились через адвоката, он сразу сказал, что Константин нам оставляет квартиру и чтобы на большее я не рассчитывала. А если только попытаюсь хоть что-то из фирмы отсудить, тогда он нас с Дашкой вообще в коммуналку запихнет. Денег, мол, у меня на адвокатов все равно нет, так чтобы сидела тихо и не рыпалась.

– Надо же, какой скотиной твой муженек оказался, – пробормотала Надежда, – а мы-то его в институте за приличного человека держали. Да, богатство меняет человека… Как же ты его проглядела? Все-таки столько лет прожили…

– Двадцать два года, – вздохнула Лида. – Ну да что об этом теперь говорить…

Надежда незаметно поглядела на часы. Сидят они тут, переливают из пустого в порожнее, а толку – чуть. Потому что никаких ответов на свои вопросы она не получила.

Чего хочет от Лиды шантажист? Чтобы она отдала ему какую-то вещь. Может быть, медальон? Но у Лиды его точно нет. И у Даши тоже. И, судя по словам Лиды, у Константина медальона тоже не было, он продал его пять лет назад, чтобы бизнес расширить. Так с чего вдруг такой ажиотаж через пять лет?

Если Леденцов своей жене наврал, то есть медальон он вовсе не продал, то для чего тогда было его красть? Странно как-то…

Надежда решила рассказать Лиде все как есть и уже достала из сумки тот самый телефон.

– Лида, тут, понимаешь, какое дело… – начала она, но тут Лида, в свою очередь, взглянула на часы, охнула и вскочила с места.

– Ой, я опаздываю! Дашка меня убьет! Пока, Надя, звони, если что!

И убежала, причем волосы не пригладила и губы не накрасила. Ну как так можно на улицу выйти!