Послание Чехова

Напомню сюжетный каркас повести. Мещанин Григорий Цыбукин, «старик оборотливый», держит бакалейную лавочку и нещадно обманывает покупателей, всучивая негодный товар; главные же доходы получает от подпольной торговли водкой (тогда на нее существовала государственная монополия), скотом, зерном; скупает и продает краденое, дает деньги в рост. На этих темных делах Цыбукин разбогател и занимает с семьей лучший в селе двухэтажный дом. Свою семью старик очень любит и ничего для нее не жалеет. У него два сына. Старший, Анисим, живет в городе и приезжает редко, он служит в полиции сыщиком. Отец называет это «пошел по ученой части» и сыном гордится. Младший, Степан, не так удачлив – глухой и придурковатый, зато его женой Аксиньей свекор не нахвалится: и красива, и сметлива, и расторопна – золотые руки. Женив на ней сына, Цыбукин, еще моложавый и молодцеватый (по нашим понятиям и не старый – ему 56 лет), сам вступает во второй брак – с Варварой, женщиной уже немолодой, но из себя видной, хозяйственной и доброй. Она привечает нищих, богомолок, рабочих, уволенных с фабрики за пьянство, помогает им деньгами и продуктами из лавки. Цыбукин сам никому не помогает, мужиков не любит, нищим кричит: «Бог дасьть!» (С., 10, 147), но жене не мешает благотворительствовать; в доме при ней становится опрятнее, благообразнее.

Решают женить и старшего сына Анисима, чтобы в хозяйстве была еще одна помощница. Анисим равнодушно соглашается. Невесту ему присмотрели тоже красивую, совсем юную, но очень бедную; старика Цыбукина это не смущает, сам достаточно богат. Играют свадьбу с размахом, с музыкантами, выписанными из города; каждому гостю хозяин сообщает «Свадьба две тысячи стоила» (С., 10, 156). Новобрачный одаривает хозяев и гостей новенькими серебряными монетками. Через несколько дней он опять уезжает в город, оставив молодую жену у отца. Новая невестка Липа оказывается работящей, прилежной, но никак не может привыкнуть к своему положению в богатой семье. Аксинья же входит во вкус наживы. Фабриканты Хрымины подговаривают ее затеять собственное дело с ними на паях – постройку кирпичного завода в деревне Бутекино, где у Цыбукина есть земля. Цыбукин согласия не дает, и Аксинья затаивает злобу.

Через некоторое время приходит известие, что Анисим арестован и отдан под суд за изготовление и сбыт фальшивых денег. Старик Цыбукин, подавленный, оробевший, ездит в город хлопотать, дарит кому-то подарки, но напрасно – Анисима приговаривают к каторжным работам в Сибири. У Липы тем временем родился мальчик, она в нем души не чает. Цыбукин по совету жены завещает внуку землю в Бутекине. Узнав об этом, Аксинья приходит в ярость. Она убивает ребенка Липы, обварив его кипятком, а Липу выгоняет из дому. Та возвращается к матери и по-прежнему ходит с ней на поденную работу.

Через три года Аксинья полностью забрала в свои руки торговлю и дом; все ее боятся и слушаются. Старик, слегка повредившийся в уме, больше ни во что не вмешивается. Завод в Бутекине построен и приносит большие доходы; Аксинья распоряжается и там. Об Анисиме, отбывающем срок на каторге, уже все забыли.

Этой истории, отразившей нравы пореформенной русской деревни, писатель придает едва уловимый оттенок древнего, извечного. Повествование ведется с эпической простотой, неспешно, при минимальном авторском комментарии. И.Е. Репин, восхищаясь мастерством Чехова как стилиста, обронил: «Библия!» Сначала кажется странным: почему Библия? Но, вчитываясь в чеховскую повесть, и в самом деле мысленно сопоставляешь ее не столько с рассказами и очерками современников Чехова «из мужицкой жизни», сколько с библейскими сказаниями – то ли о гибели грешного города Содома, то ли о возвышении и падении царя Саула, то ли о Юдифи, вкравшейся в доверие к Олоферну и обезглавившей его. А картины одушевленной природы – зловещее уханье выпи, печальное одиночество месяца, веселые хоры лягушек, кукушка, сбивающаяся со счета, – вызывают ассоциации с русским эпосом, со «Словом о полку Игореве», где солнце, тучи, звери предостерегают Игоря, трава никнет от жалости и неведомая птица Див кличет, предвещая недоброе. Начинает казаться, что в Овраге действительно «все есть» (как Чехов сказал в шутку) – все, что было и повторялось в веках.

Между тем в повести нет библейских или исторических реминисценций, нет и языковых архаизмов и уж тем более нет никакой стилизации. Нет и утрированной простонародной лексики. Вполне современным языком рассказано о современной жизни, о людях, живущих, может быть, где-то поблизости от Мелихова.