Послание Чехова

В «Каштанке» есть место, ключевое для понимания потаенного смысла этого рассказа для детей. Столяр Лука Александрыч, по своему обыкновению упившись, бормоча нечто невнятное о бездне греховной и чувствуя все-таки потребность в некотором самооправдании, обращается к Каштанке: «А ты, Каштанка, – недоумение. Супротив человека ты все равно что плотник супротив столяра» (С., 6, 449). Эту сентенцию он произносит и в начале, и в конце повествования. Однако даже маленькому читателю известно, что у столяра и плотника профессия общая и плотнику не так далеко до столяра, тем более вечно пьяного, чтобы столяру над плотником превозноситься. А значит, и человеку, столь грешному, не стоит слишком превозноситься над доброй умной собакой. Вот и вся нехитрая мораль басни.

«В ОВРАГЕ»

«В февр<альской> книжке „Жизни“ будет моя повесть – очень страшная. Много действующих лиц, есть и пейзаж. Есть полумесяц, есть птица выпь, которая кричит где-то далеко-далеко: бу-у! бу-у! – как корова, запертая в сарае. Всё есть» (П., 9,7–8).

Так сказано в письме Чехова к O.JI. Книппер о повести «В овраге». Из этого коротенького шутливого сообщения можно понять, во-первых, что Чехов был повестью доволен, – о вещах, по его мнению, малоудачных он в таком тоне не говорил. Во-вторых, в ней есть что-то фантастическое; можно подумать, что речь идет о страшной сказке.

Однако в повести не происходит ничего сказочного. Если она страшна, то своей жизненной достоверностью. По беспощадному реализму «В овраге» не уступает «Мужикам». Но волшебство этой повести в том, что она не производит такого тяжелого впечатления, как «Мужики», хотя страшного в ней больше. Она вызывает подъем духа. И не потому, что автор смягчает жестокую действительность, – этого он не делает, а потому, что он дает почувствовать свечение высокого смысла «под грубою корою вещества». Как на картинах Рембрандта темные фоны выглядят не глухо-темными, а опрозрачненными, так и у Чехова рисуется картина мрачная, но что-то в ней «сквозит и тайно светит». Нужно отдать должное чуткости Бунина, который к чеховским «Мужикам» относился без восторга, а повесть «В овраге» называл «одним из самых замечательных произведений не только Чехова, но во всей всемирной литературе»[66].

Говоря о ней, нельзя обойтись без избитого выражения «поднимается до символа». До символа поднято все, начиная с заглавия и экспозиции. Только символика не нарочитая, а как бы вытекает из самой жизни. Село Уклеево расположено в овраге, «в яме», и потому даже летом утопает в грязи. Сверху видны вышки – по одну сторону церковная колокольня, по другую несколько фабричных труб. Стройная белая церковь и трубы, выкрашенные в мрачную дикую краску.

Ситценабивные фабрики принадлежат братьям Хрыминым, старшим и младшим, которые то и дело судятся друг с другом. Есть еще кожевенная фабрика, отравляющая воздух зловонием, а реку отбросами; ее давно приказано закрыть, но она действует, так как ее владелец Костюков ежемесячно платит становому приставу и уездному врачу. По воспоминаниям С.Н. Щукина, Чехов говорил: «Я описываю тут жизнь, какая встречается в средних губерниях, я ее больше знаю. И купцы Хрымины есть в действительности. Только на самом деле они еще хуже. Их дети с восьми лет начинают пить водку и с детских же лет развратничают; они заразили сифилисом всю округу. Я не говорю об этом в повести, потому что говорить об этом считаю не художественным»[67].

Сельские жители притерпелись и к бесчинствам Хрыминых (зато Хрымины открыли в селе трактир), и к тому, что скот болеет сибирской язвой от загрязнения реки, и к закоренелому мошенничеству волостного старшины и писаря – все принимается как обычное и привычное. Из ряда вон выходящим считают только давний случай с дьячком, который на поминках съел четыре фунта зернистой икры (эту анекдотическую историю рассказал Чехову Бунин). Повесть и начинается с того, что про Уклеево говорят: «Это то самое, где дьячок на похоронах всю икру съел» (С., 10,144). Другие укпеевские события как бы не стоят внимания.