«То ли женой неверною, то ли ослепшей лошадью вороной…»
То ли женой неверною, то ли ослепшей лошадью воронойвкрадчиво, словно декабрьский закатнад Петроградскою стороной,надвигается высокомерная эра, где пурпур не пристаёт к холсту,где в булыжном гробу, тяжесть небесной сферына формулы раскроя,скалит зубы девственник Ньютон с апельсином грубым во рту —яблоко ему не по чину, ведь он – не Ева, и тем более – не змея.Путаясь в именах, хромая, прошу прощения у тебя,выпуклый мой Кранах.Уж кому, а тебе не выпало разливать самогон ирландскийна похоронахпросвещения, – а тупому мне, погляди,за отсутствующею радугойоткрывается в неунывающих облаках,расстилающихся над Ладогой,золотая трещина, и чудятся преданныеконвенту, природе, братству, семьемясники и галантерейщики с чучеломобезглавленного Лавуазье,и тогда я пытаюсь залить в клепсидру воды, —чтобы, дыша, теклавниз, равномерно смачивая поверхностьпускай не хрусталя – стекла,но какой-то нелепый, плешивый леший добавляет в нее сульфаткальция или магния, то есть накипь, чтобы мутнела,и невпопадвсё минувшее (как ты сейчас? успокойся, ау! погоди!не молчи! алло!)перекипело, в осадок выпало, просияло,всхлипнуло – и прошло.
«…и когда перезрелым персиком солнце на комковатую почву…»