«Алкогольная светлая наледь, снег с дождём, и отечество, где…»
Алкогольная светлая наледь, снег с дождём, и отечество, гденет особого смысла сигналить о звезде, шелестящей в беде.Спит сова, одинокая птица. Слышишь, голову к небу задрав,как на крыше твоей копошится утешитель, шутник, костоправ?Что он нёс, где витийствовал спьяну, диктовал ли какую строкуМихаилу, Сергею, Иоганну, а теперь и тебе, дураку —испарится, истлеет мгновенно, в серный дым обратится с утра —полночь, зеркало, вскрытая вена, речь – ручья молодая сестра…Нет, не доктор – мошенник известный. Но и сам ты не лев,а медведь.Подсыхать твоей подписи честной, под оплывшей лунойбагроветь.Не страшись его снадобий грубых, будь спокоен, умен и убог.Даже этот губительный кубок, будто небо Господне, глубок.«Прислушайся – немотствуют в могиле…»
Прислушайся – немотствуют в могилесиреневых предместий бедный житель,и разрыватель львиных сухожилий,и раб, и олимпийский победитель —а ты, оставшийся, снуешь, подобноживцу, запутавшись в незримой леске, —как небеса огромны и подробны,как пахнут гарью сборы и поездки!То пассажир плацкартных, то купейных,шалфей к твоей одежде и репейникцепляются. Попутчик-алкоголикхрапит во сне. И хлеб дорожный горек.Дар Божий, путешествия! Недаромвонзая нож двойной в леса и горы,мы, как эфиром, паровозным паромдышали, и вокзалы, как соборы,выстраивали, чтобы из вагоноввступать под чудо-своды, люстры, фрески.Сей мир, где с гаечным ключом Платонови со звездой-полынью Достоевский, —не нам судить, о чём с тоской любовнойстучат колёса в песне уголовной,зачем поэт сводил по доброй волешатун и поршень, коршуна и поле.Какой ещё беды, какой любви мыпод старость ищем, будто забывая,что жизнь, как дальний путь, непоправимаи глубока, как рана ножевая?Двоясь, лепечет муза грешных странствий,о том, что снег – как кобальт на фаянсе,в руке – обол, а на сугробе – соболь,и нет в любови прибыли особой.Стремись к иным – степным и зимним – музам,но торопись – в дороге час неровени оси изгибаются под грузомжелезных руд и корабельных брёвен.«Вещи осени: тыква и брюква…»