Послания

Не понимаю, в чём моя вина.Сбылась мечта: теперь я стал писатель,в журналах, пусть порядком отощавших,печатаюсь, и даже иногдасвои портреты с мудрым выраженьемлица – в газетах вижу. И другаяубогая мечта эпохи большевизмасбылась – теперь я странствовать могупо белу свету, где-нибудь в Стамбуле,где спины лицемеров-половыхизогнуты и девы из Ростовазажиточным челночникам толкают

сомнительные прелести, взиратьс усмешкою бывалого туристана Мраморное море, на проливы,мечту славянофилов, запиваявсё это удовольствие араком —анисовою водкой, что мутнеет,когда в неё воды добавишь, – будтодуша поэта в столкновенье с жизнью.А захочу – могу в Москву приехать,увидеться с друзьями, и сестрою,и матерью. Расцвет демократизмана родине, а мы-то, друг Серёга,не чаяли. Нас всех произвели

не в маршалы, так в обер-лейтенанты от изящнойсловесности, потешного полкапри армии товарищей, ведущейотечество к иным редутам. Словноусердный школьник, дабы не отстатьот времени, я заношу в тетрадкуслова: риэлтор, лобстер, киллер, саммит,винчестер, постер. Жалкие ларькисменились бутиками, букинистыдостанут всё, и цены смехотворны.Короче – рай. Ну, правда, убивают,зато не за стихи теперь, за деньги,

причём большие. Ну ещё – воруют,такого воровства, скажу тебе,наверно, нет нигде, ну развев Нигерии какой-нибудь. Ну нищета,зато свобода. Был бы жив Сопровский —вот радовался бы. Такой припеввсех наших разговоров за четырепоследних года. Впрочем, сомневаюсь.Позволь трюизм: вернувшийся с войныили из лагеря ликует поначалу,но вскоре наступает отрезвленье:кто спорит, на свободе много слаще,но даже в лучшем случае, дружок,

сам знаешь чем прелестный сон земнойкончается.Распалась связь времён.Как много лет назад другой поэт —лысеющий, с торчащими ушами,в своём хрестоматийном пиджачкеэпохи чесучи, эпохи Осоавиахима,сумрачно бродилпо улицам, и клялся, что умрёт,но не прославит, а его никтоне слышал и не слушал…

«Среди длинных рек, среди пыльных книг человек-песок ко всему привык…»