Век золотой – пастушки, пастухи,мадонна Литта, «Троица», «Метель»и «Братья Карамазовы». Конечно,его и не было, и всё-таки мы детииных времён, раздробленных, разъятых,и сами мы растеряны, и я —не исключение. И рад бы сочинитьдобротный том понятной, честной прозыбез вывертов, ан руки коротки…Вот замысел: соединить в одномромане или повести фрагментыиз жизни, ну, допустим, сто отрывковиз «Коммерсанта-Дейли», из «Уставамотострелковых войск», из «Комсомолки»десятилетней давности, из «Русскойэротики», из ругани журнальной, из«Тибетской книги мёртвых» или телепрограммы «Мир науки», где недавнополнеющая дама средних летс улыбкой поясняла, почемубессмертье невозможно: клетки, дескать,умеют лишь полсотни раз делиться,а дальше – умирают.Эта книгане худо б отразила fin de si`ecle,с его записками по электронной почте,междугородными звонками и молчаньемпо телефону, яростным закатомнад молчаливою Невой, безумным нищимс потёртой кепочкой, с расстроенной гармоньюв подземном переходе.Иногдамне кажется, что я – зажился, что лина белом свете.А всё-таки Набоков оценил быидею эту, и не он один.Я тоже полагаю жизнь изнанкойвеликолепного ковра, которыйдвуногому без перьев в этом миреувидеть не дано,а может, не дано и после смерти.Но вдруг и вправду вся её тщета,(немытая посуда, рюмка водкина шатком столике – винты бы подкрутить,да руки не доходят – и сиреньзасохшая в пластмассовой бутылке)каким-то дивным промыслом единымохвачена?
«…погоди. Зачем ты себя калечишь…»
…погоди. Зачем ты себя калечишь,не к иллюминатору самолётаприжимаясь, а к воздуху, бисер мечешьперед чёрт-те кем. Если в жизни что-тои существенно, то совсем не то, чтоот рожденья выдано, а иное,плач ночной, сигнал электронной почты,безотчётный, слабый, как всё земное.Где то волк завыл, где-то лев прославилдольний мир, захлебнувшийся в аквавите,где-то рыжий лодочник цепь ослабил,отвязал, шестом оттолкнулся, вытерлоб платком. И веслом ударяя грубымводу мёртвую – ту, что не стоит трогать, —ускользает вдаль и идёт на убыльнелюбимый раб – за вином, должно быть, —ни беды не зная, ни приговора.Лёгкий прах сливается с тяжким взмахом,и в котёл притихшая Терпсихорадобавляет перец, корицу, сахар.Исчезает лодка за поворотом.Зелье пробует муза, вдыхая жирныйдым костра, не зная ещё, чего тамне хватает – ладана или смирны.