Послания

Я не любитель собственных творений,да и чужих, по чести говоря.Не изумляйся, приземлённый гений,когда нерукотворная заряокалиной и пламенем играети Фаэтон, среди небесных ямлавируя, сгорая, озаряетдо смертных мук неведомое нам!Любовь да страх стучатся в дверь – гони ихна всесожженье, в бронзовый огонь,

в окно, чтоб горло жгла космогония,агония, межзвездный алкоголь.Ещё неутолённой перстью дышитперо твоё, струится яд и мёдиз узких уст – но предок не услышит,потомок удивлённый не поймёт.Как ты, сорвавшись с лестницы отвесной,он всё тебе заведомо простил,когда повис над колокольной безднойс зияющими крохами светил.

«Это он, повторю, это он, не я…»

Это он, повторю, это он, не я,близорук и пристален был от века,рьяно тщась в библиотеке бытия,словно тот аргентинский библиотекарь,обнаружить истину, из числатех, что спят в земле, и рудничной соли,и любовной влаге. Она была.И сияла, тая. Не оттого лимногоженец, князь света, любитель небесныхиногда хитрец, иногда сквалыга,

да и сам сочинитель книг, он всю жизнь хотелнаписать совершенно другую книгу —где неровная падает ниц волна,лазуритовый ветер кричит по-русскии песок взмывает с живого дна,где слепые напуганные моллюскираскрывают створки, страшась понять,что там, в мире, роза? озеро? розга? —и глухой покорностью Богу льстят,напрягая влажный зачаток мозга.Вслед за ними, мил-человек, тверди:

уступило чернильному голубое,лишь пустая раковина в грудибудто гонит блудную кровь прибоя.…Он ветшает медленно, не ропща,машинально подняв воротник плаща,под часами ветром промозглым дышит.Под часами круглыми, под крестом,достоверно зная: заветный томне прочтёт никто. Да и не напишет.

НА ПОЛЯХ