Послания

Не спеша доживающий до зимынеприлюдно празднует жизнь взаймы,голубь в клетке мечется – вспять ли, вбок ли —и не сознаётся в своей вине.Ах, какой нелепый пейзаж в окне —даже лужи к ночи насквозь промокли.Говоришь, зима до сих пор близка?Сердце вылеплено из одного кускасиней глины. Дурак в роковых вопросахзаплутал. Свет и плесень, куда ни кинь.

Над моей норою звезда-полыньдогорает, как черновой набросокмиротворца-Господа. Я устал,я боюсь в ничто, в хрупкий лжеметаллобратиться. Но истин немного: чаша —это чашка. Венера – горящий шар.Долго жил, кому-то всегда мешал.Ты ведь знаешь, Боже, что мерзость нашане нарочно, по бедности. Я влекомто казармой, а то маразмом,

забывая, что всё голубым ледкомпокрывается, лёгким и несуразным.Человек, родная, всегда таков —отряхая прах земной с башмаков,неопрятен, ласков и одинаков,а костёр сияет дурным огнём,и, потрескивая, прогорает в нёмроссыпь ветреных музыкальных знаков.

«Ты права, я не в духе, даже родина снова кажется…»

Ты права, я не в духе, даже родина снова кажется

преувеличенной выхлопной трубойадской машины. Морозная речь не вяжется,тощий таксист неприветлив, и нам с тобойстолько лет ещё, кипятясь, исходить взаимнымнегодованьем – даль превратилась в лёд,пахнет сгоревшим бензином и лесом дымным,кофе по-венски, опозданием на самолёт.Господи, как отвратительны те и этидолгие проводы, аэропорт, как прощальный залкрематория. Больше всего на свете?

Нет, не ослышалась – так, примерно, я и сказал.Ну кого же ещё. До свиданья. Займусь ожиданьем рейса —он довольно скоро, билет обменять легко.Жди, говоришь? Кощунствуй, жалей, надейся?Как ослепительно облачное молоко,сколько же ангелы сил на него истратили,как же летит судорожный злой снежокна худосочные плечи кормящей матери,богородицы, верно – кого же ещё, дружок.

«Удручённый работой надомною…»