После банкета

Судя по намерениям Кадзу, любой труд подобного рода, любой способ сорить деньгами строились на холодном расчете; поведение, в котором сквозили человеческие чувства, тоже служило исключительно цели победить на выборах. Она не принимала в расчет эмоции, которые ее пылкость вызывала в людях, и, слушая разговоры тех, кто был искренне тронут, в душе веселилась. С другой стороны, сталкиваясь с критикой, – мол, ее поступки насыщены притворной страстью, практичны, и только, – она сердилась, полагая, что ее «неправильно понимают». С этой точки зрения психология Кадзу оказалась довольно сложна.

Занятие это было для Кадзу новым, однако показное радушие при общении с народом, как ни странно, во многом и вызывало ответную народную приязнь. То, что Кадзу считала трезвым расчетом, было некой искренностью, как ее понимали массы. Каковы бы ни были побуждения, преданность и восторженность – черты характера, которые народ любит. Да и Кадзу не была полностью уверена в своем равнодушии. Откровенные уловки, способы, которыми она всерьез собиралась обмануть людей, бесстыдные назойливые повторения – все это, наоборот, усыпляло бдительность. И чем больше она стремилась использовать народ, тем больше ее любили. Где бы Кадзу ни побывала, по себе она, несмотря на возникавшие порой пересуды, оставляла свою растущую популярность. Приходя в каппоги как простая домохозяйка, на собрания жен лавочников из Кото, она воображала себя аристократкой, надевшей передник, чтобы обманом слиться с простолюдинами. Но в глазах людей все выглядело правильно. Кадзу больше шло именно каппоги.

В разгар ясного дня конца весны Кадзу в сопровождении Ямадзаки отправилась на машине в двухчасовую поездку в город Омэ.

– Пожертвовать на башню Тюрэйто сто тысяч иен будет, наверное, достаточно. – Она показала сверток.

– Не слишком ли много?

– Это не только для Омэ, но и для семей погибших из Сантамы. Маловато – может быть; но не слишком много.

– Деньги ваши, поступайте, как вам угодно.

– Опять вы ничего не хотите понять. Мои деньги – это сейчас деньги партии.

Перед таким чувством морального долга Ямадзаки оставалось только снять шляпу. И все-таки он съязвил:

– Опять как встанете перед камнем в Тюрэйто, так настоящие слезы ручьем?

– Да, настоящие. Только настоящее и трогает человеческую душу.

Они ехали по шоссе Омэ. Местность вдоль дороги все больше наполнялась зеленью, временами попадались рощицы великолепных вязов. Деревья привольно тянули стройные ветви к синему небу, их заросли были точно огромная сеть, заброшенная в небесный океан.

Кадзу наслаждалась редкой дальней поездкой, настойчиво предлагала Ямадзаки бутерброды, ела и сама. Она не скучала без мужа, считала, что причиной тому работа, которую она, вне всякого сомнения, делает ради него, а их духовная связь только укрепилась. Но эта капризная духовная связь в последнее время стала исключительно фантазией Кадзу, приобрела ее собственное толкование.

Старинный тихий городок Омэ счастливо избежал бедствий войны. Кадзу остановила машину перед муниципалитетом и в окружении репортеров местной газеты, с которыми заранее связался Ямадзаки, направилась в кабинет главы города. Встретилась с ним, вручила денежное пожертвование на башню Тюрэйто. Помощник главы и хореограф, земляк Кадзу, тоже сели в машину, и все направились в парк Нагаяма на закладку башни. Дорога шла по городским переулкам, пересекала небольшой мост, тянулась на север и вливалась в пологую, рассекавшую склон горы автомобильную трассу.

Кадзу громко восхищалась красотой молодой листвы, украшавшей их путь. Куда бы ни приехала, Кадзу не забывала похвалить пейзаж. Считала это политически значимым. Политик должен видеть красоту вокруг любого избирательного участка, политик обязан ценить природу. Ведь все это наполнено свежестью и очарованием созревшего плода.

Вид на парк, раскинувшийся на вершине горы, покорил сердце Кадзу. Она всплакнула у закладного камня башни Тюрэйто, одарила улыбкой женщин из клуба народной песни, которые толпились в центре парковой площади. Но вид из небольшой беседки наверху, куда ее проводили, был так великолепен, что она позабыла все дневные заботы.

Взгляду, направленному на юго-восток, открывались спокойное течение и долина реки Тамагавы, которая делала крюк на востоке за чертой города. По другую сторону реки то тут, то там возникала тень густого леса. Величественный пейзаж перечеркивали ветви многочисленных парковых сосен.

Напротив, на южных склонах, огораживающих долину с городом, отливала шафраном ворсистая молодая листва. Несмотря на ясную после полудня погоду, повсюду висела легкая дымка, и пучки молодых листьев, омытых рассеянным светом, напоминали всклокоченные после сна женские волосы. В городе, что покоился внизу, между крыш домов время от времени мелькали яркие автобусы.

– Чудесный пейзаж! Какой прекрасный вид!