Ее не было на похоронах, ее там никто не ждал – к журналистам в этих местах относятся как к необходимому злу. В Бьорнстаде все возмущались, что газета поддерживает Хед только потому, что редакция находится в Хеде, а в Хеде были недовольны, что газета только и делает, что пресмыкается перед Бьорнстадом. Здесь не было нейтральной территории. Ты либо с нами, либо против нас; способа победить нет, и ей пришлось напомнить себе, что это и не входит в должностные обязанности главного редактора.
Сходить на похороны вызвался отец, ведь его здесь никто не знает; и после долгих колебаний она согласилась. «Но ни с кем не говори, только фотографируй!» – потребовала она, и он пообещал, правда слишком уж быстро. Она с недоверием посмотрела на него – он не выглядел загнанным или сердитым, как обычно, а был спокоен, как в ее детстве, когда ему удавалось добиться прорыва в расследовании деятельности какого-нибудь высокопоставленного лица или знаменитости и он знал: теперь-то этот гад у меня на крючке. «Что ты нашел?» – полюбопытствовала она, и только сейчас он довольно улыбнулся и кинул ей на стол стопку бумаг: копии контрактов, которых она раньше не видела. Сейчас, когда он ушел на похороны, она озадаченно просматривала документы и думала, что этот старый проныра может докопаться до государственных тайн, даже сидя в пустой комнате.
Первые контракты выглядели совершенно невинно: речь шла о покупке земли два года назад, продавцом выступила коммуна, покупателем – местная фабрика. Ничего странного, фабрика расширялась, а коммуне требовались новые рабочие места, заявленная цена вполне соответствовала рыночной стоимости, придраться тут было не к чему. Но под первым контрактом лежали копии других: один, подписанный вскоре после этого, касался покупки того же самого участка, только продавцом на этот раз выступала фабрика, а покупателем – «Бьорнстад-Хоккей». А цена была значительно ниже: можно было подумать, что земля за эти месяцы подешевела больше чем на девяносто процентов. Все это выглядело, разумеется, как крайне невыгодная сделка для фабрики, пока главный редактор не увидела следующий контракт: через несколько дней владельцы фабрики купили новый земельный участок, в непосредственной близости к фабрике, который, как все знали, они мечтали заполучить многие годы. И кто выступил продавцом? Коммуна. Так вот в чем штука, поняла главный редактор: коммуна не могла, не вызвав подозрений, дешево продать землю хоккейному клубу, поэтому фабрика согласилась выступить промежуточным звеном в обмен на землю, которую действительно хотела заполучить.
Но этого мало: следующий контракт в стопке свидетельствовал о том, что коммуна спустя некоторое время
Главный редактор горько вздохнула: трудно представить себе более очевидный способ тайком вливать деньги налогоплательщиков в хоккейный клуб, и все же она знала, что этого скандала недостаточно, чтобы призвать кого бы то ни было к ответу. Большинству читателей все это покажется слишком запутанным и недостаточно увлекательным, «история», как выражался отец, была так себе. Так почему же отец выглядел таким довольным, когда кинул бумаги ей на стол?
Чтобы понять это, пришлось пролистать бумаги до конца. Внизу кипы ее ждал не контракт, а распечатанное фото. Несмотря на расфокус, было видно, что это парковка у ледового дворца, в верхнем углу отец проставил число, а на обороте написал:
Она сидела, не в силах отвести взгляда от снимка. Миллионы крон из кармана налогоплательщиков, а на деле – пустое место, ни строительного крана, ни заграждений. Эти ребята настолько уверены, что их никто не поймает, что даже не попытались спрятать концы в воду. Да и зачем? До сих пор им все сходило с рук.
Главный редактор откинулась на спинку стула и с опорой на все свои журналистские навыки попыталась критически осмыслить собственные рассуждения. Объективна ли она? Справедлива ли? Подо всеми документами она видела подпись Петера Андерсона, но он ли все это придумал? Ведь на момент заключения контрактов он уже не был спортивным директором, так с какой стати он вообще их подписывал? Может, он не сознавал последствий? Может, его обманули?