После бури

Совладав с собой, он сложил листок и сунул в карман: бумага так тряслась, что он сам понимал, до чего комично выглядит. И не поймешь, кто страшнее – публика в церкви или публика на небесах, но он сделал так, как поступал в раздевалке: изо всех сил прикусил губу, чтобы боль и вкус крови заставили мозг включиться.

– Несколько мгновений, сказал я ей, это все, что дает нам спорт. И тогда Рамона опрокинула большой стакан виски, фыркнула и ответила: «А что такое, по-твоему, жизнь? Те же несколько мгновений».

Теему сидел в первом ряду, лицо его было неподвижно, но кулаки, сложенные на коленях, дрожали. Беньи стоял один у входа, поближе к дверям, по щекам его катились слезы и беззвучно капали на каменный пол. Петер попытался придать голосу твердости. Три мальчика, оставшиеся без отцов, – чтобы понять, кем была Рамона и что она значила для этого места на земле, достаточно было увидеть опустошенность на их лицах. Петер поднял глаза и через силу выговорил:

– Это все, что ты нам оставила, Рамона. Мгновения. Истории. Анекдоты. Никто не рассказывал их так, как ты. Ты была этим городом. Ты БЫЛА этим городом. Бьорнстад опустел без тебя. Передавай привет Хольгеру. Пока… пока.

Он поклонился гробу и вернулся на свое место, чудом не споткнувшись. Когда он опустился на скамью рядом с Мирой, та потянулась к его руке, осторожно-осторожно, и уже почти было дотронулась, но тут Теему, нарушив тишину, горестно буркнул:

– Да, блин! Пиво-то теперь на небесах подорожает!

Церковь взорвалась смехом, сотни людей хохотали в унисон, так громко и так единодушно, что каждый словно приободрился. Смех расправил спины, снова вытащил всех на поверхность, подобно вдоху перед забитой шайбой на льду и крику на трибунах после гола. Петер так смеялся, что пришлось вытирать слезы, и их с Мирой руки разминулись. Мира сидела неподвижно.

* * *

После церемонии, когда люди выходили на улицу и сотни улыбок струились сквозь слезы, Мая сидела на каменной стене с гитарой на коленях и записывала свои чувства в мобильный телефон. Быть может, однажды это станет песней, только спеть ее она никогда не найдет в себе сил.

Мы вернулись из-за границыв наши границыжить говорят тут проще тут все ништякможет и такесли вы не устроены слишком сложноможет и можноили если вы слишком сложно сложеныно так как положеноесли любите так же страстно

ненавидите так же страшнои умеете так же делать вид везде и всегдачто беда не бедажить тут и правда проще и все ништякможет и так

Потом она увидела, как из церкви выходит мама, одна. Папа стоял внутри, в окружении людей, которые хотели пожать ему руку. И Мая написала:

Я – романтик: с годами дети становятся самиТем что с детства перед глазамиЯ видела как вечная любовь хоть ее не бывает

Вас овеваетТак шло годамиА сегодня что-то странное между вамиМама вы с папой стали так нестерпимо хрупкиПапа вы с мамой стали как утлые скорлупкиЗашлифовали себя источили за годом годИ так истончились что ветром вас вот-вот разнесетА всего-то и надо – произнести любяПять коротких слов Я не могу без тебя!

я НЕ МОГУ без тебя!Я не могу БЕЗ ТЕБЯ!

Из-за угла появилась Ана с банкой пива в каждой руке – Мая понятия не имела, где она его раздобыла, но если кто и мог раздобыть спиртное на кладбище, то это, конечно, Ана.

– Кому пишешь? Лучшей подружке? – хмыкнула Ана.

– Да, только из-за твоей железобетонной башки сигнал пропал! – ответила Мая и сунула телефон в карман.

После этого они сидели вдвоем на кладбищенской ограде, пили пиво и обзывали друг друга, а рядом с ними сидели две невидимые девочки, которыми они когда-то были. А с другой стороны почти наверняка сидела Рамона.

51

Правда

Определить свое отношение к тому, что такое правда, ни для кого не просто, а уж для местной газеты это порой почти невозможно.

Главный редактор не без некоторого внутреннего сопротивления заметила, что все чаще вспоминает философский принцип, который в детстве внушил ей отец: «Самое простое объяснение, как правило, оказывается правдой».