После бури

Автодом был такой помятый и ржавый, что Беньи с Аматом всю дорогу развлекались, выискивая детали, которые бы не нуждались в починке. В какой-то момент им показалось, что крышка бардачка целая, они потянули ее, и та осталась у них в руках вместе со всей приборной доской.

– А что-нибудь покрепче отец не мог тебе подарить? Типа скейтборда на трех колесиках? – заржал Беньи.

– Серьезно, Бубу, чем ты насолил папе? За что он рассердился на тебя? Опять спер его бухло? – засмеялся Амат и рассказал Беньи и Зазубами историю про то, как Бубу выпил водку Хряка, а потом по чьему-то совету налил в бутылку воды, чтобы тот ничего не заметил. Все было хорошо, пока Бубу не сунул бутылку в морозилку, где Хряк хранил свою выпивку. На следующее утро ему пришлось объяснять папе, как водка могла превратиться в лед.

Все заржали, кроме Бубу. Тот сидел с таким сосредоточенным видом, что Беньи в конце концов не выдержал и спросил, хотя ответ на этот вопрос никому особо знать не хотелось:

– О чем ты думаешь, Бубу?

Бубу ответил честно, иначе он не умел:

– Я подумал, какая крутейшая штука морозилка. Скажем, есть у тебя кусок мяса, а срок годности истекает завтра, кладешь его в морозилку и хранишь там месяц, а потом вынимаешь, и оно вообще не испортилось, нормальное, можно есть! Ты как будто время останавливаешь! Морозилки – это машины времени!

Брови Беньи поползли вверх и исчезли где-то за линией роста волос.

– Из тысячи вещей, о которых можно думать, ты, значит, думаешь… о морозилке?

– А ты нет? Не понимаю, и как люди не думают о таких вещах постоянно! – серьезно ответил Бубу.

Беньи и Амат засмеялись, Зазубами молчал. Он понимал юмор, но сейчас он один думал о том, куда они едут. Бубу влюблен, Амат, похоже, не догоняет, насколько серьезен конфликт между городами, а Беньи, конечно же, как всегда – Беньи ничего не боится. Но Зазубами от тревоги места себе не находил, потому что ехали они в Хед и он знал, что будет, когда эти парни туда приедут.

Будет драка.

57

Ад

Йонни с Ханной выпал благословенный миг – они закончили работу почти одновременно. Им бы в такие мгновения покупать лотерейные билетики. Он забрал ее у больницы, они целовались и обнимались в машине, как два подростка, и, когда Йонни захотелось большего, Ханна расхохоталась: какой же дурак. Пусть сперва отвезет ее домой, как взрослый человек, черт подери, но микроавтобус не завелся, и хорошо, что она так сильно любила его, потому что иначе «дураком» бы дело не ограничилось.

Йонни вышел посмотреть, что не так, и только тут увидел, что пропустил звонок. Несколько минут назад. Он перезвонил в часть, поднес телефон к уху и услышал, как дверь машины приоткрылась, и Ханна крикнула:

– Дорогой! Мне только что звонили! Вызывают обратно!

– Йонни? Ты нужен на работе! – одновременно заорал голос в трубке пожарного.

Йонни вздохнул. Ханна тоже. Они улыбнулись друг другу: она из машины, он стоя у капота. Все-таки хоть несколько минут урвали – как дурацкие, нелепые подростки. Хоть что-то.

И разбежались.

* * *

Производственный цех бьорнстадской фабрики – это политическая бомба. Два года назад один местный политик, Ричард Тео, проводил кампанию: под прикрытием борьбы с безработицей она призвана была заронить в головы людей лозунг «Работа в Бьорнстаде – для жителей Бьорнстада». Конечно, в те времена рабочих мест на фабрике не хватало, а сейчас не хватало рабочих рук, но хороший слоган приживается надолго. Те, кто ездил на фабрику из Хеда, могли запросто заподозрить начальство в предвзятости, когда вакансия в руководстве или более удобная смена доставалась не им, а сотрудникам из Бьорнстада. И уж подавно – разглядеть в сегодняшнем происшествии нечто иное, чем просто несчастный случай.

Девушка была из Хеда, женщина, на чье место она вышла, – из Бьорнстада. Последняя находилась в отпуске по уходу за ребенком. Мужчина, который обычно замещал женщину из Бьорнстада, тоже был из Бьорнстада и не явился на работу, так как ходил на похороны Рамоны. Другими словами, девушка из Хеда замещала заместителя, станок был неисправен, но задерганный бригадир – по совпадению тоже бьорнстадец – в суете не вывел его из эксплуатации.

Слова Ричарда Тео всплывали в памяти сами собой. Работа в Бьорнстаде. Для жителей Бьорнстада.

Когда станок заклинило, девушка не сообразила, в чем дело. Она позвала коллег, чтобы помогли ей разобраться, но все оказались заняты. Сама же она побоялась, что если прождет слишком долго, то запорет свои производственные показатели, измеряемые современными цифровыми методами. И попыталась исправить неполадку собственными силами. Станок немного постучал вхолостую и вдруг сам собой заработал, застав девушку врасплох. В мгновение ока – жуткое мгновение – та почувствовала, как ее затягивает в железные шестеренки, и услышала треск дробящихся костей. Только после этого, когда легкие наконец наполнились воздухом, она закричала. Крик этот, казалось, не стихнет никогда.

* * *