После бури

– ЕСЛИ БЫ ТЕД И ТОББЕ ПРИВЕЛИ ДОМОЙ ДЕВЧОНОК, ТЫ БЫ ТОЛЬКО РАДОВАЛАСЬ, А НА МЕНЯ ОРЕШЬ? РЕШИЛА, ЧТО Я ТВОЯ СОБСТВЕННОСТЬ?

Потом Ханна свалит все на усталость – мол, так-то бы она сразу включила заднюю и извинилась, но на самом-то деле ею двигала гордыня. Мамы и дочки умеют ранить друг друга совершенно особенным образом – вероятно, потому, что матери так часто ставят в вину дочерям свое собственное чувство вины, – и в конце концов ссорятся из-за прегрешений, которых никто не совершал.

– Тобиас и Тед не могут забеременеть! – отрезала Ханна. То, что случилось дальше, матери обычно складывают в особую копилку, и потом годами просыпаются по ночам и клянут себя за сказанное.

Самое сильное оружие ребенка – не крик, а молчание, и многие годы, до тех пор, пока он не осознает этого сам, у родителей есть перед ним некоторое преимущество.

– Ты ждешь от меня только этого? – прошептала Тесс.

Потом прошла мимо матери и спустилась по лестнице, а Ханна, привыкшая, что за эту девочку можно не беспокоиться, услышала, как хлопнула входная дверь, и поначалу никак не отреагировала. Не поняла, что случилось. Только дверь больше не открылась, Тесс не вернулась, а когда Ханна спустилась к гаражу, той уже и след простыл.

И теперь Ханна сидела на кухне одна со своим раскаянием. Йонни еще не пришел, Тед и Тюре носа сунуть на кухню не смели, поэтому в конце концов это сделал Тобиас. Ну конечно. Ребенок, за которого Ханна всегда больше всего волновалась, от которого меньше всего ждала.

– Ты позвонила папе, рассказала, что Тесс ушла из дома?

– Нет, нет, ты в своем уме?! – промямлила Ханна, не отрывая головы от стола. – Если она у Бубу, он поедет к ним, и…

Ханна замолчала, чтобы не ляпнуть какую-нибудь глупость, но Тобиас и так все понял. Они долго молчали, а потом он, вздохнув, сказал:

– Этот Бубу – он нормальный, мам. Он добрый. Он души в ней не чает.

– Да не в этом дело… – начала оправдываться Ханна, но слова застряли у нее в горле, когда она поняла, что говорит, как собственная мать.

Тобиас не сел за стол, он лишь коснулся ее плеча кончиками пальцев и сказал:

– Как отец говорит о хоккеистах? Про поводок?

Ханна прикусила щеку и пробормотала:

– «Не надо бояться отпустить лучших, потому что, если держать их насильно, они просто перегрызут поводок и уйдут навсегда…»

– Вот и с Тесс тоже так, – сказал сын.

Ханна положила ладонь на его руку, и он крепко сжал ее плечо.

– То есть сейчас я теряю свою дочь? Ты это хочешь сказать?

Этого Тобиас знать не мог, но ему хватило ума не соврать, поэтому он просто промолчал, уткнувшись носом в шею матери.

* * *

Никакой возраст не сравнится с юностью. Никакая любовь не сравнится с первой.

Машина въехала в Низину, и Бубу с Беньи высадили Амата у его дома. Во всех спортивных раздевалках, где они росли, им твердили, как важно «брать игру в свои руки» и «гнуть свое». Не стоять и не ждать, а действовать самим.

Амат как нельзя лучше понимал, что ему сейчас следует переступить через себя и сделать, как их учили. Он стоял на парковке, ждал и надеялся, что Бубу спросит, не хочет ли он начать тренироваться с командой, – вместо того, чтобы спросить самому. Секундное дело, как первый поцелуй или последнее прости тому, кого теряешь: упустишь шанс и всю жизнь, возможно, будешь гадать, как оно повернулось бы, поступи ты иначе.

Но Амат не смог выговорить нужных слов, и в глазах Бубу с каждым разом сквозило все больше ностальгии, все меньше надежды. Скоро оба станут взрослыми, и с каждым годом их разговоры будут все больше вертеться вокруг воспоминаний, все меньше – вокруг того, о чем они мечтают. Возраст, когда все еще возможно, подошел к концу.

Бубу грустно поднял руку на прощание, Беньи, словно отдавая честь, поднес два пальца к виску. Амат коротко кивнул. Веселый был день, по-настоящему веселый, один из последних действительно беспечальных.

* * *

Фургон развернулся и уехал. Дети, носившиеся по двору с клюшками и теннисным мячом, принялись орать и махать Бубу.

– Ты что, мороженое продаешь?

– Купи нормальную машину, лузер!

– Даже педофилы на таких жутких тачках не ездят!

Бубу рассмеялся – детей в Низине всегда отличала особенная наглость, но Беньи опустил стекло, высунулся, и мелкие тут же умолкли. Стоило ему один раз дернуть за ручку двери, как будто он собирается выйти, и малышня подскочила на месте. Только спустя секунду их сердечки снова заколотились, Беньи и Бубу захохотали, но автодом был уже далеко, а малышня тут же, перекрикивая друг друга, начала препираться: это я испугался? Да сам ты испугался!

– Помнишь, как мы с тобой были такие вот маленькие? – хмыкнул Бубу.

– Ты таким маленьким никогда не был! – хмыкнул в ответ Беньи.

Бубу пришлось признать: Беньи отчасти прав. Когда они выезжали на шоссе, зазвонил телефон. Бубу так обрадовался, хотя и попытался это скрыть, что чуть не уехал в кювет.

– Привет! Привет! Нет, ничего! Сейчас! Ко мне? Ну конечно… А как же твои родители? Нет-нет, сейчас приеду! – затараторил он.

Когда он договорил, Беньи вздохнул.