После бури

После уроков Адри и Беньи встретили Алисию на школьном дворе. Она плакала много часов подряд, плакала так, что было непонятно, откуда в ее маленьком теле столько слез, плакала, пока день не угас, съежившись в комок у дерева Банка, отказываясь уходить, что бы ни говорили взрослые. Плакала, пока не упала без сил на снег и Беньи не пришлось унести ее в дом, чтобы она не замерзла насмерть. Он знал, что значит смерть для ребенка, знал, что это такое, когда на тебя наваливается пустота, поэтому не утешал ее. Не обещал жизни на небесах и не лгал про рай. Он сделал то единственное, что, как он знал, может помочь. Дал ей клюшку и прошептал:

– Пойдем. Пойдем поиграем.

Они пришли к ледовому дворцу среди ночи. Адри заранее позвонила вахтеру, чтобы он оставил открытым окно и они могли пробраться внутрь. Беньи и Алисия играли до потери дыхания. Потом лежали посередине поля, прямо на нарисованной морде медведя, и девочка, которой почти исполнилось семь, спросила мальчика, которому почти исполнилось двадцать:

– Ты злишься на Бога?

– Да, – ответил Беньи.

– Я тоже, – прошептала она.

Беньи подумал, насколько безответственным будет рассказать семилетке, что с этими чувствами она запросто совладает в будущем, когда подрастет, но решил, что Адри ему за такое пальцы переломает, и промолчал. Он сказал другое:

– Будет хреново, Алисия, и долго. Некоторые взрослые скажут тебе, что время лечит все раны, но это вообще, блин, не так. Просто ты сама со временем станешь жестче. И боль утихнет, но только самую, самую малость.

– Ты столько ругаешься, – улыбнувшись, ответила Алисия, и уголки ее губ шевельнулись впервые за весь день.

– Да ни хрена, твою мать! – ухмыльнулся Беньи.

И тогда Алисия засмеялась так, что по ледовому дворцу прокатилось эхо, а это значило, что надежда еще есть. Они лежали на льду, и Беньи рассказал, что у Адри в питомнике недавно ощенилась сука, но вместо того, чтобы пообещать Алисии щенка, он спросил, как бы она их назвала. А вместо того, чтобы разозлиться на Беньи и заорать, что ей не нужен никто, кроме Банка, Алисия задумалась. Они сочиняли все новые и новые имена, одно глупее другого, и хохотали до колик. Последние пятьдесят кличек так или иначе все были связаны с какашками, и больше всего Алисии полюбился «Бутерброд с какашкой», потому что ничего противнее и смешнее она в жизни не слышала. Беньи уже с нетерпением ждал, как ему влетит от Адри, когда девочка обкатает это выражение на следующей тренировке.

– А перед игрой ты боялся? – отсмеявшись, спросила Алисия.

– Всегда, – признался Беньи.

– Меня от страха иногда тошнит, – сказала она.

Беньи осторожно протянул свою здоровую пятерню и взял ее за руку.

– Хочешь, научу тебя одному приему? Когда я был маленьким, я ложился на лед, вот так, как мы лежим сейчас. Ночью, накануне игры, я залезал сюда через окно – только не вздумай рассказывать вахтеру!

Алисия кивнула и пообещала молчать.

– А потом? – спросила она.

– А потом лежал тут и думал: «я один-одинешенек на всей земле». Пытался запомнить тишину. Потому что, оставаясь один, я никогда ничего не боялся, мне было страшно только с людьми.

– Мне тоже.

Беньи бесило, что девочка понимает, о чем он говорит. Для этого она была слишком мала. Но он сказал как есть:

– Когда ты один, тебя никто не может обидеть.

Ее пальцы чуть крепче сжали его руку, снизу на них смотрел медведь, сверху – вечность. Тоненький голос устало спросил:

– А потом что?

И Беньи медленно ответил:

– А потом, когда во время игры я снова начинал нервничать, я просто смотрел на потолок и думал, что я здесь один. И в голове все смолкало. Я словно отключал все звуки. Я чувствовал, что, кроме меня, никого нет, и мне ничего не было страшно. Все было хорошо.

Алисия несколько минут лежала молча. Внутри у нее все болело – тут и там, но в ту минуту она не чувствовала боли, потому что рядом лежал Беньи, потому что на дворе была осень, а значит, скоро новый хоккейный сезон и все еще может наладиться. Потолок над ней бесконечен, и она ничего не боится. Почувствовав, что маленькие пальцы расслабились, Беньи понял, что она уснула. Всю дорогу до дома Суне он нес ее на руках. Уложил на диване, а сам лег рядом на полу.

На следующее утро Адри рассказала ему, что по всему участку Суне валялись шарики паштета с крысиным ядом внутри. Причем ни одного у соседей, все только у Суне. Ни Адри, ни Беньи не могли в ту секунду облачить свои самые темные мысли в слова, но оба инстинктивно понимали, что чаще всего правильным объяснением оказывается самое банальное: фанаты «Бьорнстада» и «Хеда» только что объявили друг другу войну, око за око, зуб за зуб. Все знали, что Банк – маскот зеленого клуба. Он даже попал на фотографию в местной газете под заголовком «Командный пес». Так действует тот, кто хочет задеть «Бьорнстад», но боится поднять руку на человека.

В голосе Беньи не прозвучало ни ярости, ни угрозы, он просто холодно констатировал:

– Я убью их. Всех до единого.