После бури

Теему пошел в туалет, оставив телефон на барной стойке. Телефон завибрировал от нового сообщения, но Петер не обратил на этого никакого внимания, даже после того, как на телефон пришло еще сообщений десять. По городу успели поползти слухи, люди принялись судачить, но Петеру никто не звонил. Он не знал, к какому решению пришли политики на встрече у Фрака. Не знал, что всякий раз, одновременно с мобильником Теему, который от каждого сообщения прыгал на пару сантиметров вперед, двигался и весь город. В неверном направлении.

26

Слухи

В коридоре больницы Хеда стояли акушерка и пожарный. От усталости у Ханны кружилась голова, а у Йонни подгибались ноги. Каждый делал, что мог, чтобы облегчить жизнь другому, но получалось неважно. На следующий день после бури Йонни не покладая рук работал в лесу, а Ханна не покладая рук занималась всем остальным. Врачи и медсестры, жившие в Бьорнстаде, не могли выйти на работу, потому что дорога была завалена деревьями, поэтому на Ханну и ее коллег из Хеда свалилась двойная нагрузка, но кто-то при этом должен был оставаться дома с детьми, и здесь уравнение не сходилось: Ханна не могла пойти домой, пока дороги не будут расчищены, но и Йонни не мог пойти домой, потому что дороги расчищал он. Эта ситуация исчерпывающе описывала их отношение – друг к другу и к своему городу. Однажды Ханна слышала, как по телевизору выступал семейный эксперт. В браке главное, сказал он, иметь общие цели и смотреть в одну сторону. С тех пор Ханна часто думала о том, что, когда двое все время смотрят в одну сторону, они перестают видеть друг друга.

– И что мне теперь делать? – спросил Йонни, потный и грязный.

Ханна лишь вздохнула в ответ. Йонни вышел на работу утром, как только стих ветер, но вечером он предложил свою помощь отцу другого пожарного, которому нужно было расчистить от упавших деревьев поле, а также парикмахеру из Хеда, которому нужно было поменять стекло в большом окне. Глаза у Йонни горели, он считал, что должен и может спасти весь мир. Ханна терпеть не могла возвращать Йонни в реальность, но кроме нее сделать это было некому. Остальные считали его Суперменом.

– Может, передохнешь? Съезди на часик домой – пусть дети убедятся, что ты еще жив. И хватит думать, что ты все можешь! – сказала Ханна, помятая, измотанная и мечтавшая только о горячей ванне, бокале вина и поспать часиков шестнадцать.

Последнее было бы совсем не лишним и для Йонни; от Ханны это не скрылось, она знала, что он сегодня работал бензопилой вдвое больше всех остальных, чтобы наверстать упущенное. Ему пришлось сидеть дома, пока Ханна ездила по лесу вместе с этой чокнутой восемнадцатилетней Аной, подростком, и принимала роды в машине, а в это время другие пожарные уже были в городе и помогали людям ликвидировать последствия бури. На шефа пожарных, Бенгта, свалилось дерево и сломало ему ногу. Все пожарные сейчас были в больнице, о чем красноречиво свидетельствовал дружный мужской смех, каждые десять секунд доносившийся из палаты Бенгта. Бенгт пользовался всеобщей любовью, охотно шутил и редко ругался. Он был на двадцать лет старше Йонни и когда-то принимал его на работу. Это было в те времена, когда пожарные еще могли сами набирать команду, не то что теперь, – перед тем как устроиться в штат, нужно пройти сложный бюрократический квест, ворчал Йонни, а все из-за «чертовой новой этики: плохих пожарных в команде должно быть не меньше, чем хороших, нельзя же ущемлять их права». В его молодости пожарных вербовали прямо в хоккейном клубе, потому что товарищи по команде, которые были с тобой в раздевалке полжизни, могли поручиться за то, что ты парень надежный. На пожарного можно выучиться, а вот надежными парнями рождаются. Бенгт это знал, и теперь Йонни казалось, что он предал своего шефа. Прошлой ночью ему следовало быть вместе с ними. Все упавшие деревья он принимал на свой счет. Все ноги были сломаны по его вине.

– Я должен был быть там, я… – возбужденно начал Йонни.

– Да толку-то! – рявкнула Ханна.

Нет ничего хуже, чем упрекнуть в бессилии человека, который работает ради того, чтобы сделать жизнь лучше, и Ханна об этом знала.

– Я должен был… – снова пробормотал он.

– Знаю, знаю, прости, – тихо сказала она, и обоим стало неловко.

Лет сто назад, когда они только начинали жить вместе, Йонни сказал: «Ну не могу я все время говорить о том, что чувствую, ну не такой я чувствительный, как ты» – ничего глупее Ханна в своей жизни не слышала. Нечувствительный? Да он весь одно большое сердце! Может, она и говорит все время о своих чувствах, но Йонни во всем поступает так, как велит ему сердце. Поэтому он прекрасный пожарный, хороший отец, за это она его и полюбила. Именно чувства сделали их сыновей отличными хоккеистами, а дочь – превосходной фигуристкой, потому что без чувства в спорте многого не добьешься: ты принимаешь близко к сердцу каждую неудачу, а любая потеря кажется смертью. Вот только не надо рассказывать Ханне, что значит «чувствительный», ей ли не знать.