После бури

Она прошмыгнула мимо фонтана грязных сплетен, который в народе зовется комнатой для персонала, задержавшись там ровно настолько, чтобы сделать себе кофе, но выпить его, как обычно, не успела, потому что ее снова вызвали. И все же краем уха Ханна услышала последние новости. Естественно, о хоккее. Но сегодня разговор шел в ином ключе. Люди в больнице работали самые разные – половина из Хеда, половина из Бьорнстада, и спорт в разговорах предпочитали не затрагивать, как в других странах деликатно обходят религию и политику. Но сегодня бьорнстадцы на работу не вышли, поэтому многие не скупились на выражения.

Началось все с причитаний насчет того, что детям из Хеда теперь придется ездить на тренировки в Бьорнстад. Затем кто-то обмолвился, что коммуна и вовсе не собирается восстанавливать ледовый дворец в Хеде. Потом одна женщина сказала, что слышала, будто политики хотят воспользоваться случаем, чтобы объединить два клуба.

– И какой же тогда закроют?

– А ты как думаешь? Конечно, тот, где меньше денег.

– А на какие деньги живет Бьорнстад? Их дворец разве не коммуна ремонтировала? Мы что, будем платить налоги за их клуб?

Ханна молча ждала возле кофеварки – она знала, куда вырулит этот разговор, который повторялся каждый день, но в последнее время звучал все напряженнее. Ей хотелось возразить, призвать к здравомыслию, но она молчала. Потому что возразить было нечего. В больнице давно ходили слухи о сокращениях, поговаривали даже, что ее и вовсе закроют, и если коммуна угрожает отнять у них клуб, то лучше вообще не расчищать дорогу между Хедом и Бьорнстадом, а сразу построить стену.

Ханна и сама знала, что немного кривит душой. Не лучше ли было пустить все налоговые вычеты «Хед-Хоккея», полученные за долгие годы, на больницу? Но когда ее дети становились на коньки, весь мир отступал, – готова ли она этим пожертвовать? Что за вопрос. Конечно нет! К тому же налоговые поступления от хоккея никогда не идут на содержание больницы, их обычно пускают на ветряные электростанции или актуальные исследования о том, как обучить барсуков выражать свои чувства с помощью акварели. Хоккей хотя бы дает что-то взамен. Вокруг хоккея объединяются стар и млад, весь город сливается в едином порыве – все ненавидят Бьорнстад. В Хеде, конечно, тоже есть те, кто равнодушен к хоккею, но это расценивается примерно так же, как сексуальное отклонение – дома можешь заниматься чем угодно, но лучше держи это при себе.

На кухне одна женщина рассказывала, что ее свояк слышал про некий бизнес-парк «Бьорнстад».

– Они никому не рассказывают, но уже предложили всем бизнесменам Хеда помещения в этом парке. Что тогда останется здесь?

– А вы видели, что из-за бури поменялось расписание основной команды? Они не уверены, что команда с юга сюда доберется, и знаете, с кем мы будем играть в первом раунде? Правильно, с «Бьорнстадом»!

– Черт!

– Зато у нас будет шанс! Они же не смогут закрыть клуб, который выиграл, так что, если мы…

– Нам теперь мало просто выиграть у этих засранцев! Нам надо их раздавить!

– Это война!

– Только бы этот чертов Амат снова не вышел…

– А может, он просто ногу сломает? Мало ли что случится.

Все засмеялись, будто услышали хорошую шутку, и продолжили в том же духе. Что было дальше, Ханна не знала, ее позвали из коридора, кофе так и остался нетронутым. Только бы сыновья не услышали этих дурацких сплетен, иначе драки завтра в Бьорнстаде не миновать. Но главное, чтобы слухи не докатились до Йонни, это добром не кончится.

Но куда там – было уже слишком поздно.

27

Папы

Поезд из столицы не спеша катил на север, оставляя за собой станции, которые вполне могли оказаться Бьорнстадом или Хедом, – в Швеции такие на каждом шагу. Названия этих местечек мгновенно стираются из памяти, но некоторые из них отпечатываются где-то в подкорке благодаря своим достопримечательностям: фирменным булочкам, музыкальному фестивалю, аквапарку, а иногда и тюрьме. Или хоккейной команде. Услышав название твоего родного города, люди сразу говорят: «А, это там, где…» И этого достаточно, чтобы географической точке нашлось место на карте.

С каждым километром последствия бури выглядели все более разрушительными; чем больше сгущался лес, тем лучше были видны проплешины на месте упавших деревьев. Через несколько часов на одной из станций, название которой забываешь прежде, чем поезд тронется с места, в вагон вошел пожилой мужчина. Никто не обратил на него внимания, только восемнадцатилетняя девушка, занимавшая место напротив, – не успел он и рта раскрыть, как та вскочила, чтобы помочь старику убрать чемодан на багажную полку.

– Спасибо, юная фрекен, покорнейше благодарю! – Старик был словно из старого черно-белого кино.

Улыбка делала Маю еще более юной. Зонтик, на который опирался мужчина, напротив, делал его еще старше.

– Скажите, когда будете выходить, я вам помогу, – вежливо улыбнулась Мая.

– Очень мило с твоей стороны. После бури до моей станции небось не проехать, придется мне выйти вместе с тобой, а дальше уже на автобусе…