После бури

Беньи рассекал лед, делая круг все больше и больше. Остановившись возле штрафной скамьи, он ностальгически постучал по стеклу. Как просто все было, когда он маленьким мальчиком впервые переступил порог ледового дворца, спорт был волшебным языком, а он – одним из тех избранных, которые его понимали. Он обожал ритм движущихся тел, удары, дыхание, звон коньков, режущих лед, азартные крики болельщиков, когда игра принимала неожиданный поворот. Неистовый стук клюшек, гул в ушах, когда они проносились друг перед другом – неудержимые, неразлучные, бессмертные. Он не знал, куда все пропало, когда окончательно потерял себя, но без Кевина так уже никогда не будет. Беньи не мог простить себя за то, что для него ничего не изменилось.

Два года назад он положил в сумку шайбу и ехал до тех пор, пока не очутился там, где люди в баре, увидав шайбу, не могли понять, что это за штука. Никаких туристов там не было. Он уехал из города, где внутри всегда был не таким, как все, и оказался там, где был не таким снаружи. На что он надеялся? Ни на что. Разве что пусть в голове наконец станет пусто. А в груди тихо. В каком-то смысле ему это удалось: посмотрев на огромного разъяренного медведя в центре арены, он прислушался к себе, но ничего не почувствовал. Ни тоски, ни ненависти, ни причастности, ни изгойства. Только усталость. Невероятную усталость.

Сняв коньки, Беньи вернул их обратно на склад, погасил свет и выбрался на улицу через то же окно. Он медленно двинулся вдоль парковки, прочь от города, в лес. Земля была в ямах и рытвинах. Велосипед – чужой, как и всё вокруг, – Беньи поставил возле ледового дворца. И к тому времени, когда ветер сменил направление и подул от города, устроился высоко на дереве, где любил сидеть в детстве.

* * *

Весь день Маттео искал свой велосипед в тех местах, где бросил во время бури, когда с него слетела цепь. Но нашел только наутро, там, куда ветер никак не смог бы его дотащить: велосипед аккуратно прислонили к стене ледового дворца. Тот, кто его нашел, починил цепь и оставил его на видном месте, не испытывая ни малейших угрызений совести. Маттео не удивился, найдя велосипед здесь, возле ледового дворца. Хоккеисты с детства знают, что все кругом принадлежит им. Все принадлежат им.

* * *

Той ночью в Бьорнстад и Хед пришел первый мороз. Это сражало наповал так, что не умещалось в слова; и если бы вы спросили любого, кто отсюда уехал, чего ему больше всего не хватает, он, скорее всего, ответил бы: робкого предчувствия зимы, тоски по ушедшему лету, по осени, которая в этих краях проносится незаметно. Птицы чирикают неуверенно, озеро замерзает, и вот уже мы видим впереди собственное дыхание, а позади – оставленные нами следы. Воздух становится свежее и чище, по утрам слышится треск, снег еще неглубокий, но с могильных камней уже приходится сметать тонкую порошу, чтобы увидеть высеченные на них имена. Вскоре на одном из них появится имя «Рамона», фамилия не понадобится, все и так знают, о ком идет речь. Немного поодаль, в дальнем, всеми забытом углу, расположено другое надгробие, с надписью «Алан Ович» – его мало кто помнит. Иногда посетители неделями не балуют его своими визитами, но сегодня, когда взойдет солнце, у могилы будет сидеть с сигаретой его сын.

Сказки о сыновьях и отцах везде и всегда одинаковы. Мы любим, ненавидим, тоскуем, вытесняем, но всегда накладываем друг на друга свой отпечаток. Мы пытаемся вести себя как мужчины, но не знаем, что для этого требуется. Сказки о нас ничем не отличаются от любых других, которые рассказывают во всем мире; мы думаем, будто сами решаем, каким будет сюжет, но на самом деле это случается крайне редко. Сказки приводят нас туда, куда им заблагорассудится. У одних будет счастливый конец, у других – тот, которого мы больше всего боялись.

34

Соперники

“Хоккей – это скорость”. «Не опускай головы». «Наглость сама себя наказывает». Штампы есть штампы, но порой в них заключена правда. Эта игра постоянно изобретает все более изощренные способы поставить на место тех, кто чересчур уверен в себе, но мы почему-то всякий раз забываем, что любая победа – всего лишь начало обратного отсчета до очередного поражения.