После России

В годы военных испытаний русского народа в семье Струве не возникало никаких иллюзий относительно коммунистического режима. Проблема невозвращенцев. Проблема насильственного возвращения. С востока шли люди, обгоревшие, опаленные коллективизацией, войной, пленом. Многие только чудом остались живы. Многие были вынуждены скрываться. Их вылавливала советская военная миссия. Никите Алексеевичу пришлось однажды присутствовать при задержке одного такого человека. Он жил в его же доме, все знали, что это советский человек, что он не хочет возвращаться. Однажды Струве услышал страшный, крик: «Товарищи, помогите, спасите!» Он кинулся к окну и увидел внизу черный автомобиль. На всю жизнь запомнилось: истошный вопль, выломанная дверь, кровь.

— Мы говорили о судьбе русской эмиграции, о разных судьбах трех ее волн. Что будет дальше с людьми, оказавшимися во Франции: растворятся ли они в мировом пространстве, сольются с другим народом или сумеют сохраниться и сохранить свою русскость?

— Первая эмиграция сохраняла в себе то, чем была Россия до семнадцатого года. Попутно она творила, продолжала творческую линию дореволюционной России. Но эта эмиграция биологически сошла со сцены. Она жива еще в своих немногочисленных отпрысках, сумевших соединить в себе обе культуры.

Так, к примеру, Никита Струве издает два православных журнала разного содержания, один выходит на русском языке, другой — по-французски; пишет статьи и книги на обоих языках. Его первая книга, вышедшая в 1963 году, о христианстве в СССР, в своей последней главе разоблачавшая хрущевские гонения, написана на французском. Да и диссертация о Мандельштаме (1982) сначала вышла на французском, а потом уж в авторском переводе на русском (1988). Струве считает, что Россия всегда была Европой, только ее, несчастную, от Европы в 1917 году отсекли и тем самым изуродовали, оскопили.

Вторая эмиграция, выкинутая войной, свидетельствовала о том, что произошло в России в сталинские времена: о терроре, об ужасах коллективизации, о закабалении человека государством.

Третья уже была в значительной мере эмиграцией советской. И здесь, в Париже, во Франции, встретились две разные России. Вторая эмиграция была сравнительно более близка к первой, хотя бы по времени (отстояние в четверть века). Ее опалила своим огнем катастрофа войны, сама история. Встреча между ними была несложной. Более трудным было приятие третьей волны людей, покинувших родину. Но и эта встреча состоялась. Со временем многое утряслось, встало на место.