Последняя из рода Мун: Семь свистунов. Неистовый гон

– Что ты знаешь про планы Ковина жениться на племяннице короля Болтайна?

Он чуть нахмурился:

– Они у него точно есть.

– Это мне и без тебя известно.

– Так чего тебе еще? Ну, виды у него на эту девицу. Не знаю, почему он так за нее уцепился; она дочка младшей из четырех сестер короля. Если подумать, не самая блестящая партия. Так он еще и сам вдовец. Никто не даст ему жениться повторно, пока не пройдут положенные три года траура. Был бы он простым крестьянином, может, что и получилось бы, но мормэру не позволят. И я не понимаю: ну убьет он, предположим, Магистра Света. Займет его место другой. Он правда думает, что король закроет глаза на все это?

– Да! И неужели нельзя просто дождаться, пока пройдут три года, правда? – поддержала Элейн.

– Он, быть может, и дождался бы, – протянул Оддин, – но вот принцесса, которая его один раз в глаза видела, вряд ли проявит должную верность и терпеливость. Ей семнадцать, она начала выходить в свет, родня начнет искать ей жениха.

– А кто среди возможных кандидатов? – заинтересовано спросила Элейн.

– Ну, я же не мамка с девицей на выданье. Не очень-то интересуюсь этими вещами.

Она хмыкнула:

– А чего же? Может, ты и есть самый подходящий жених. Из знатной семьи, хорош собой, чувство юмора, подвешенный язык… какие там еще у тебя достоинства, не помню.

– Ну да, кого ж ей выбрать: мормэра, наследника фамильного состояния, или простого полицейского? – Оддин усмехнулся, а затем серьезно добавил: – Но даже если бы это было правдой, я хочу жениться по любви.

Элейн закатила глаза.

– В чем дело? – Он вопросительно поднял брови. – Ты не веришь в брак по любви? Или вообще в любовь?

Она чуть стушевалась. Сначала ведь хотела пошутить над тем, какой он наивный мечтатель, но Оддин так серьезно задал вопрос, что собственная приземленность показалась ей бессердечной.

– Отчего же, – покачала головой Элейн. – Мои родители были прекрасным примером того, что брак и любовь могут идти рука об руку. Но последние десять лет я думала только о том, как бы не помереть с голоду или как бы доползти от реки с телегой мокрого белья и не упасть посреди улицы.

Если она и надеялась, что эти слова смутят Оддина, заставят устыдиться собственной беззаботности, то ошиблась. Он вдруг накрыл ее руку своей и ровным, уверенным голосом сказал:

– Любовь, Элейн, это самое прекрасное, что есть в этом мире. Это единственное, ради чего вообще стоит жить.

Он вдруг улыбнулся, так спокойно и открыто, что у нее перехватило дух. Сердце кольнуло.

– Пусть то будет любовь мужа и жены, матери и ребенка, друзей, братьев, любовь к работе или любовь к искусству, если она есть, то будет для человека источником счастья. В счастье и в любви весь смысл этой жизни.

Элейн смотрела и смотрела в его глаза, ощущая, как кровь приливает к лицу, как становится жарко.

– Ты нежный, как кроличий хвостик, – прокомментировала она, пытаясь скрыть смущение за язвительностью. – Тебя, наверное, ужасно дразнили в детстве.

Оддин рассмеялся:

– Это правда. Доставалось от Ковина и отца, они терпеть не могли, когда я бежал к матери с каждой ссадиной.

Он хмыкнул: можно было подумать, что делился теплыми детскими воспоминаниями, но Элейн это вовсе не казалось милым.

– Но я быстро понял, что против них мне поможет только сила, поэтому с юных лет много тренировался. Ты не представляешь, как я мечтал, что однажды смогу одолеть обоих в рукопашном бою, и они, постанывая, лежа на земле, будут просить о пощаде…

Отчего же, она легко могла это представить.

– Но сбыться этому было не суждено, – вздохнул Оддин: впрочем, вздох был не слишком печальным, скорее полным досады. – Отец умер раньше, чем я смог набраться сил. А там и Ковину стало не до меня.

Видимо, заметив взгляд Элейн, полный сожаления, он бодрее добавил:

– К тому же он вовремя заметил, как силен я стал. – Оддин поиграл мышцами на руках, чуть выпятил широкую грудь. – От этого тела веет мощью, не каждый решится вступить в бой.

Элейн не смогла сдержать улыбку, но все же покачала головой, будто осуждая такое дурачество.

– Короче говоря, Ковин перестал прибегать к физической силе. – Оддин вернулся к прежнему спокойному тону. – Теперь он пользовался своим положением главы семьи, временами шантажировал меня матерью, угрожал, что отошлет ее в другой город или перестанет выделять средства. Порой влиял через учителей. Убеждал их, что я никчемный ученик, постоянно лгу, поэтому мне не стоить верить на слово. В общем, – Оддин вдруг прервал свой рассказ, решительно ударив себя по бедрам, будто стряхивая воспоминания, – мне действительно порой приходилось несладко из-за добросердечной натуры, но, к счастью, это только укрепило мой дух. Думаю, за это стоит благодарить мою мать.

Элейн несколько мгновений смотрела на него, а затем встала.

– Знаешь, это очень интересно, но мне пора идти, – заявила она. – Спасибо за ужин.