Последняя из рода Мун: Семь свистунов. Неистовый гон

– Ей известно, что Оддин – лакомый кусочек для любой уважаемой семьи в Нортастере, если не во всем Мидленде. Она бы не променяла выгодную партию для своего золотого мальчика на какую-то кападонскую оборванку.

Элейн стиснула зубы. Кападонская оборванка?!

– Я – дочь главы клана. – Она гордо подняла подбородок. – И мой дом был едва ли меньше вашего. Наш с Оддином брак нельзя назвать недостойным или неравным.

– Верно, все так. Если закрыть глаза на одну маленькую деталь…

Она невольно охнула, когда Ковин стиснул ее пальцы еще крепче.

– Кападонцы убили нашего отца. И матери прекрасно известно: последнее, что я позволю сделать, это впустить в нашу семью грязь, подобную тебе.

– Война есть война… – выдохнула Элейн. – Но все позади. Мы одно королевство Англорум. К чему эта вражда?

– Глава клана Мун перерезал моему отцу глотку, – прошептал Ковин ей на ухо с такой злостью, что, казалось, его разъяренное дыхание обжигало.

Как требовал танец, она сделала шаг назад, и тогда они с Ковином посмотрели друг на друга.

– Тебя это совсем не беспокоит? – насмешливо спросил он; его глаза безумно блестели. – А как насчет того, что я – в качестве мести – собственноручно прикончил половину семьи Мун? – Он притянул Элейн к себе, двигаясь в такт музыке. – Включая главу клана и с десяток его отпрысков? Да и не только их. На моих руках кровь сотни кападонцев. Я вас, выродков, ненавижу. – Последние слова он шипел ей в ухо так яростно, что капельки его слюны попадали на кожу.

Ее трясло. Голова кружилась от танца и этого разговора. Ковин двигался намеренно резко: то отталкивая, отчего она едва не падала, то привлекая к себе так, что они ударялись друг о друга. Это было неприятно. Ковин то и дело сжимал ее пальцы, а когда держал за талию, с силой давил на ребра.

– Если вы будете так танцевать с принцессой, брака с ней вам уж точно не видать, – выдала наконец Элейн, не зная, как еще остановить этот жестокий танец.

Это сработало: Ковин немного отвлекся от издевательских попыток причинить боль.

– Откуда ты знаешь о принцессе? – процедил он.

– Об этом полгорода судачит, – бросила она небрежно.

Музыка вынудила его сделать небольшую паузу в беседе. Когда они снова оказались достаточно близко друг к другу, Ковин предупредил:

– Имей в виду: станешь проблемой – кости переломаю.

– Пытаетесь убедить меня в вашей жестокости? Это лишнее.

Шаг назад, два вперед, соединили руки и вновь приблизились друг к другу.

– Вас, кападонцев, нужно всех истребить. Вы – грязный тупой скот.

Разум твердил, что не стоило придавать значения этим словам, но в душе все жгло от гнева:

– Главное животное здесь вы, Ковин, – выдохнула она.

Танец закончился. Следуя этикету, партнеры поблагодарили друг друга поклоном и реверансом.

Элейн прожигала взглядом Ковина, а тот, чуть сощурившись, разглядывал ее лицо.

– Ты могла уйти по-хорошему. Но не теперь, – убийственно спокойно произнес он.

– Нет, – покачала она головой. – По-хорошему я не ушла бы.

Едва закончился танец, Ковин молча подвел Элейн к матери. Он и Донун оставили своих партнерш, найдя важную тему для обсуждения наедине. Оддин тут же подошел к дамам с двумя бокалами яблочного пунша и настойчиво поинтересовался, о чем говорили Элейн и Ковин. Она колюче посмотрела на него:

– Напомнил, что кападонец убил твоего отца. Что с ним было бы, узнай он, что не просто кападонец, а мой отец?..

Она бросила взгляд на госпожу Торэм и смутилась. Все-таки они говорили о главе их семейства. Элейн до сих пор не обсуждала этого с матерью Оддина и не знала, как та относилась к супругу.

Госпожа Торэм подняла подбородок и обвела взглядом гостей, будто желая убедиться, что никто за ними не наблюдал. Затем, являя собой образец сдержанности и любезности, тихо сказала:

– Мой покойный муж и Ковин сделаны из одного теста. Поверь, дитя, никто, кроме Ковина, о его кончине не горевал.

Она наконец взглянула Элейн в глаза:

– После семнадцати лет в доме родителей, где меня постоянно поучали и ограничивали во всем, после четырнадцати малоприятных лет брака, я наконец почувствовала себя свободной… Пока не явились благодетели, чтобы помочь несчастной вдове, – добавила она будто бы самой себе, скривилась и посмотрела в сторону, где стояли Ковин и Донун. – Я стала сама себе хозяйкой. Поэтому все, что сделал твой отец, – освободил меня от мужа-тирана. Благодарить за это было бы неправильно, но и винить не в чем.

Все трое замолчали, глядя в разные стороны. Было что-то странное в том, чтобы чувствовать себя центром маленькой трагедии, когда вокруг бурлит праздник.

– Значит, это – тот самый Донун, который якобы не получал присягу моего отца? – уточнила наконец Элейн. – Тот самый Донун, который отправил Ковина в Думну?

Оддин утвердительно промычал.

– Вот его можешь убить, – мрачно прокомментировала госпожа Торэм.

С тревогой взглянув на мать, Оддин спросил:

– Почему? Ты говорила, он помогал нашей семье.

Госпожа Торэм улыбнулась и коснулась плеча сына:

– Конечно, дорогой. Он просто смертельно скучный собеседник.