Последняя из рода Мун: Семь свистунов. Неистовый гон

Она тяжело вздохнула, а затем, медленно повернувшись к телу, сделала неуверенный шаг. Оддин взял ее за руку и неторопливо подвел к убитому. Элейн старалась не смотреть на лицо Феолора. Было трудно поверить, что только вчера она разговаривала с ним, а теперь его больше не было. Набрав воздуха в грудь, она посмотрела на рисунки. Те вились змейкой между ранами, оставленными ножом.

Несколько мгновений Элейн пыталась разобрать послание, затем повернулась к Оддину:

– Это бессмыслица. Символы верные, но… я не понимаю, как их прочитать, чтобы получился текст.

Он чуть нахмурился. Затем, к большому облегчению Элейн, увел ее из комнатки. Оддин втянул ее в жилище Феолора. Там нашел пергамент и перо, после чего они покинули темную, душную комнатку. Выскочив на улицу, он нашел скамью у самых стен Храма, укрытую от дороги деревьями и кустами, сел на нее и принялся рисовать.

Элейн села рядом и заглянула в пергамент.

– Здесь написано: «И придет он, и изгонит бездну», – сказала она почти мгновенно. – Это не просто запись на языке древних, а фраза из «Сказаний Глен Мора», истории, полностью написанной на языке древних. Одной из немногих, что дошли до наших дней.

Оддин был возбужден полученной информацией: его глаза горели, рот был чуть приоткрыт, торопливыми движениями он начертил еще несколько знаков.

– «Покайся в грехах, и на тебя снизойдет свет», – прочитала Элейн. – Это тоже оттуда.

Еще и еще, он делал новые рисунки, а она читала их, наблюдая, как Оддин восторженно записывает перевод.

– А здесь снова бессмыслица. – Элейн закусила губу.

Оддин отложил перо на скамью и хмуро посмотрел на запись. Затем на лицо собеседницы, но Элейн видела, что на самом деле он будто рылся в собственных мыслях и воспоминаниях.

– Странно, – проговорила она. – Все фразы из «Сказаний», а две – у Феолора и эта – нет.

– Эта, – Оддин задумчиво указал на несвязные символы, – была на последней жертве. Перед Феолором.

– Здесь, в Нортастере? – ахнула Элейн.

Оддин кивнул. Они посмотрели друг на друга, и оба, кажется, пришли к одному и тому же выводу: некто, не зная, ни как Художник выбирал жертв, ни смысла фраз, просто совершил похожие убийства, копируя почерк.

– Все решат, что Феолора убил твой душегуб, – вздохнула Элейн. – Никто и не подумает, что его смерть – не случайность.

Оддин медленно кивнул.

– Но Ковин был дома всю ночь, – покачал головой он.

– Это Бойл, его помощник, – уверенно ответила Элейн.

– Ты говорила, Бойл отказался убивать магистра, так как это плохая примета.

Элейн фыркнула.

– Твой брат умеет убеждать.

Откинувшись на спинку скамьи, Оддин запустил руки в волосы. Так он сидел довольно долго, и Элейн не решалась тревожить его.

– Мы никогда не докажем, что Ковин причастен к этому, – сообщил вдруг он, и в тоне его была решимость, подводящая черту.

Элейн перевела на него удивленный взгляд.

– Ты что, сдаешься? – воскликнула она, схватив его за руку.

– Он – мормэр. Никто никогда не решится давать против него показания. Ни один судья не отправит его за решетку. Даже если король узнает об этом, Ковин сумеет все замять. Это бесполезно. Мой брат всегда выходит сухим из воды.

Она встала. Несколько мгновений смотрела на Оддина, ощущая, как внутри все бурлит от гнева. Затем пошла прочь.

– Ты куда? – Он бросился следом, преграждая ей путь.

– Я просто ухожу. Как и ты.

Он взял ее лицо в свои ладони, заглянул в глаза:

– Я знаю, что это не так, – убежденно проговорил он. – Ты продолжишь искать способ отомстить Ковину и закончишь так же, как Магистр. Он уже попытался убить тебя, неужели этого недостаточно?

– Он убил мою семью, убил Магистра Света, попытался убить меня. Неужели этого недостаточно? – многозначительно отозвалась Элейн.

Оддин положил руки ей на плечи:

– Прошу тебя, оставь это. Небеса накажут его…

Элейн фыркнула.

– Ты можешь пострадать, – произнес он почти отчаянно.

– Какое тебе до меня дело? Ищи своего Художника.

Он на мгновение опустил веки, затем неожиданно мягко ответил:

– Я беспокоюсь о тебе.

Оддин смотрел ей в глаза, ища там отклик. Но Элейн была слишком сердита и раздосадована, чтобы глядеть в ответ с такой же нежностью. Наконец, он отпустил ее и, тяжело вздохнув, отвернулся. Не сразу, он заговорил:

– С самого детства Ковин лишал меня всего, что было дорого. Отбирал любимые игрушки, отпугивал друзей. Как-то сжег дом на дереве, который я построил – сжег вместе с трехсотлетним дубом.

Он замолчал на мгновение, видимо, обдумывая, делиться ли более сокровенными историями:

– Однажды они с отцом устроили охоту на кроликов во дворе. Я спас одного, спрятал у себя и решил заботиться как о своем питомце. Отца это довело до яростного припадка. Он запер меня в комнате на неделю. На следующее утро я обнаружил обезглавленного кролика на своей подушке. Я знаю, это сделал Ковин, хотя ключ от комнаты наверняка дал отец.

Элейн с сожалением смотрела на Оддина, испытывая сострадание.