Последняя остановка Освенцим. Реальная история о силе духа и о том, что помогает выжить, когда надежды совсем нет

Тем временем, добравшись до Валентина, Ханс обнаружил, что тот читает проповедь амбулаторным больным. Валентин был только наполовину евреем и когда-то служил врачом на германском флоте. Совсем неплохой парень, вот только пруссак до мозга костей. Он мог, рассердившись всего-навсего из-за небрежного отношения к своим обязанностям, наорать на кого-либо; но если провинившийся оглядывался в недоумении, то Валентин разражался хохотом.

– Ага, поглядите-ка, кого к нам ветром принесло. Голландские амбары, должно быть, полны младенцев, если у вас на родине все, вот как ты, не закрывают за собой двери. Это ты, наивный балда, считал, что фельдшеры были переведены в Буну для нового, построенного там госпиталя, правда? Я только что узнал новости. Все они работают во внешней команде. Так что…

И тут же повернулся к другим докторам, пришедшим помочь ему в работе:

– Пойдемте-ка со мной, я хотел бы вам кое-что показать.

Они вошли в одну из штюбе, и Валентин подвел их к постели пациента, который все время икал и никак не мог остановиться.

– Он находится в таком состоянии уже трое суток, – сказал Валентин, – и ничего из того, что я предпринял, ему не помогло. У него, кстати, вот уже неделю держится высокая температура, по вечерам иногда доходило до сорока градусов. Как вы думаете, что с ним?

Все задумались.

Ханс первым высказал предположение:

– Это может быть менингит. Он часто ведет к симптомам нервного расстройства, проявлением которого может являться икота.

– Неверно, – откликнулся Валентин, – это тиф без сыпи, весьма редкий случай. Он прибыл из зараженного лагеря.

– А его не опасно держать здесь, в общей штюбе? – спросил один из французов.

– Совершенно не опасно, потому что у нас сейчас нет вшей, а его мы обработали при поступлении. В любом случае я даже не собираюсь сообщать о нем начальству. Потому что не один раз уже видел, как весь барак отправляли в газовую камеру после обнаружения единственного тифозного больного. Так что будьте любезны не разглашать эту информацию.

Они вернулись в амбулаторию, и начался парад амбулаторных пациентов. Пациенты входили через заднюю дверь с поднятыми рубашками либо раздевались заранее, в зависимости от того, какую часть тела требовалось предъявить врачу. Их раны часто оказывались ужасными – ожоги, фурункулы, абсцессы, – но страшнее всего было то, что повязки, которые накладывались на раны, состояли из бумажных бинтов. Через полчаса запах, исходивший от амбулаторных пациентов, сделался совершенно непереносимым. К тому же все они оказались жирными и липкими из-за митигала, масла, которое использовали против чесотки, едва ли не единственного лекарства, имевшегося в распоряжении медиков.

Но внезапно процесс приема больных прервался. Дверь распахнулась, и в помещение ворвался Эли:

– Вы знаете, что Калкер умер?

Все вокруг остолбенели.

– Что, лекарства не помогли? – спросил Ханс.

– Нет, просто они оказались слишком дорогими. Нам не хватило сульфидина, и ни у кого из голландцев не нашлось достаточно жратвы, чтобы оплатить его приобретение.

Они обсуждали эту жуткую новость, пока не появился Валентин:

– Отложите-ка свою застольную болтовню до тех пор, пока вам не выдадут чай. Расселись, как дома за обедом. А я один должен обо всем заботиться, на меня все свалили, спасибо, сыт по горло!

Вслед за ним появился староста барака. Ему для чего-то понадобились четыре человека, и он выбрал среди прочих Ханса. Сперва они отправились вместе с санитаром по делам здравоохранения в Двадцать первый барак, чтобы забрать там гинекологическое кресло, а после должны были оттащить его в бордель. Когда они доставили свой груз на место, то обнаружили возле барака, где помещался бордель, огромную очередь, состоявшую из рейхсдойчей и поляков. Евреям вход в эту обитель порока был воспрещен.

Заведение пока что не открывали, но на втором этаже столпились девушки, яростно спорившие о чем-то с доктором и медсестрой. Доктор обязан был присутствовать, когда клиент входил в бордель, потому что тому следовало заплатить доктору одну немецкую марку (марки они получали в качестве бонуса за прилежную работу), а доктор делал клиенту инъекцию и ставил штамп на его левое предплечье. Когда же клиент через четверть часа, по окончании визита, выходил от дамы, то получал вторую инъекцию и еще один штамп, но уже на правое предплечье. А у выхода клиента встречал караульный штурмовик, на всякий случай проверявший, имеются ли на его предплечьях оба штампа. Все это было сделано ради профилактики распространения венерических заболеваний.

Одна из девушек дернула Ханса за ухо и спросила:

– А ты что тут делаешь, малыш? Тебе у нас появляться не полагается.

– Занимайся своим делом, малышка, – ехидно парировал Ханс, – а я здесь по своим делам.

– Нам ваши дела известны, – не растерялась девчонка. – Arbeit macht frei… Krematorium drei! [108]