Последняя остановка Освенцим. Реальная история о силе духа и о том, что помогает выжить, когда надежды совсем нет

Так оно и вышло: после долгих горячих споров Альфонсо и Жак позволили Хансу идти вместе с ними, но на особых условиях: он должен во всем слушаться Альфонсо и делать только то, что тот разрешит. Кроме того, ему не позволялось отходить в сторону от остальных и разговаривать с незнакомцами, если таковые встретятся на их пути. Ханс молчал, сохраняя на лице надменную улыбку. Они больше не доверяли ни его ловкости, ни способностям конспиратора, однако им пришлось взять его с собой хотя бы из-за того, что они понимали: больше всего на свете ему хотелось найти Фридель.

Они вышли в путь, едва рассвело. Альфонсо шел впереди. Автомат после долгих споров они все-таки решили оставить дома. Они миновали деревенские бараки, в которых когда-то жили женщины, и вышли на дорогу к лагерю, ведущую через поля. Снега навалило много, глубина даже на дороге достигала тридцати сантиметров, но на всех были высокие сапоги и шерстяные носки, так что идти им было легко.

Примерно через час они добрались до железной дороги. Отсюда уже видны были бараки Биркенау. Не доходя до ворот лагеря, они увидели женщину, которая сидела в снегу, прислонясь к столбу. Она медленно подняла руку и помахала им. Ханс подошел к ней поближе.

– Что, уже пора на обед? – спросила женщина еле слышно и снова прикрыла глаза, погружаясь в дрему. Похоже, она сидела здесь довольно давно.

Жак окликнул его и предложил идти дальше:

– Ты что же, собираешься помогать всем тысячам людей, которых найдешь лежащими в снегу?

Жак был совершенно прав.

Они двинулись вперед вдоль железной дороги, пересекавшей этот огромный город, целиком состоящий из бараков. Все вокруг было мертво, занесенное белым снегом. Рядом с путями шла центральная Лагерштрассе, а вдоль нее – в точности как сказал Жак – лежали женщины, на некотором расстоянии друг от друга.

В основном это были старые, слабые женщины. Возможно, в самом начале смертельного марша они поняли, что не смогут идти дальше, а может быть – свалились наземь еще раньше, во время бесконечных перекличек. Но лежали они в весьма причудливых позах. Хансу, как и всякому врачу, приходилось видеть в своей жизни немало трупов, но никогда еще они не выглядели так странно. Некоторые лежали свернувшись, обхватив руками прижатые к животу ноги, у других одна рука была поднята вверх, словно в последнюю минуту они пытались выпрямиться. Но всех объединяло то, что их головы были в засохшей крови, вытекшей из сонной артерии после выстрела в шею. Неужели конвой пожелал помочь им освободиться от страданий? Вряд ли. Скорее всего, эсэсовцы не хотели оставлять в живых свидетелей, которые могли дождаться освобождения русской армией.

Многие женщины лежали почти обнаженными, кто-то сорвал с них одежду. А обуви вообще ни на ком не было.

Когда они прошли с полкилометра по главной дороге, то увидели следы на снегу, ведшие от нее в сторону, к стоявшим там сдвоенным рядам бараков. Они свернули с дороги и пошли по следам.

Метров через двести они обнаружили первое живое существо: девушку, совсем молоденькую, почти ребенка. Увидав мужчин, она живо нырнула в барак. Они пошли следом за ней, Альфонсо открыл дверь, и у них прервалось дыхание. Они замерли на месте, не в силах пошевелиться. Отвращение, которое поднималось в них, было сродни тому, что испытывает больной человек, который чувствует приближение забытья в тошнотворном, сладковатом запахе хлороформа. Ханс стоял в дверях, ухватившись за косяк, потому что от ужасного вида сотен и сотен жалких существ, находящихся между жизнью и смертью, у него закружилась голова.

Совершенно невозможно было отвести глаза от лежавших рядами на нарах полутрупов, в которых едва теплилась жизнь. И зрелище это сопровождалось смешанным хором горестных жалоб, сменившимся, стоило им появиться в дверях, криками страха и мольбами о помощи. Только тогда, сделав над собой невероятное усилие, они вошли в барак.

Они поговорили с наиболее сильными женщинами, которые рассказывали примерно об одном и том же. Шесть дней назад лагерь подняли по тревоге. Всех медсестер и всех больных, которые могли хоть как-то двигаться, они заставили идти с ними. Остальные не могли покинуть постель. Никто не кормил их и вообще никак не помогал, никто не выносил из барака умерших. А у них самих не хватало сил ни на что. Всего несколько человек могли самостоятельно дойти до сортира. Остальные просто ходили под себя. Зловоние от их испражнений смешивалось с запахом немытых тел и газов, руки и ноги у многих были обморожены и уже почернели…