Последние дни Помпеи

Краска, вспыхнувшая на лице египтянина, сменилась вдруг мертвенной бледностью. Он испуганно озирался, как бы желая убедиться, нет ли кого поблизости, и затем устремил на молодого жреца свой темный, расширенный от ужаса взор, с таким страшным выражением ненависти и угрозы, что всякий другой, не воодушевленный религиозным рвением, как Апекидес, не мог бы вынести этого пристального, ужасного взгляда. Но молодой неофит не смутился и ответил на него взглядом гордого, презрительного вызова.

– Апекидес, берегись! – молвил египтянин глухим, дрожащим голосом. – Что ты замышляешь! Одумайся хорошенько, прежде чем ответить. Может быть, ты говоришь под влиянием гнева, без всякого определенного намерения, или ты уже задумал какой-нибудь план?

– Я говорю по наитию истинного Бога, которому служу, – смело заявил христианин, – и в уверенности, что скоро настанет день, когда с Его помощью человеческое мужество разоблачит твое лицемерие и поклонение демонам. Прежде чем солнце взойдет трижды, ты узнаешь, в чем дело! Трепещи, нечестивый колдун! Прощай!

Все необузданные, дикие страсти, унаследованные египтянином от предков, страсти, плохо скрываемые под маской наружного спокойствия и холодной философии, сразу заклокотали в его груди. Одна мысль быстро сменяла другую. Перед ним воздвигалось непреодолимое препятствие даже к законному союзу с Ионой. Он увидел перед собою человека, который действовал заодно с Главком, разрушая его заветные планы. Этот человек собирался опозорить имя Арбака, изменить богине, которой он служил, не веруя в нее, и наконец обличить его собственные обманы и пороки. Любовь его, доброе имя, мало того, сама жизнь подвергалась опасности, и, по-видимому, уже назначен день и час для осуществления враждебных ему планов. Из слов Апекидеса он узнал, что молодой жрец принял христианство, а ему было известно, какое непоколебимое религиозное усердие воодушевляет последователей этой веры.

«Так вот каков мой враг! – подумал он, сжимая в руке свой стиль. – И этот враг в моей власти…»

В эту минуту оба очутились у храма. Египтянин еще раз торопливо оглянулся, – никого поблизости… тишина и безлюдье соблазнили его.

– Так умри же из-за своего безрассудства! – пробормотал египтянин. – Исчезни, живое препятствие к моему благополучию!

И в то мгновение как молодой христианин повернулся, чтобы уйти, Арбак высоко занес руку над левым плечом Апекидеса и дважды вонзил свое острое оружие в его грудь.

Апекидес упал, пораженный в самое сердце, упал даже не вскрикнув, у подножия священного храма.

Несколько мгновений Арбак смотрел на него с дикой, животной радостью победы над врагом. Но вдруг его осенило сознание опасности, которой он подвергается. Он тщательно вытер оружие об высокую траву и об одежду своей жертвы, потом закутался в плащ и уже собирался уйти, как вдруг увидел перед собой фигуру молодого человека, идущего к нему навстречу, как-то странно шатающегося. Спокойный свет луны прямо падал на его лицо, казавшееся при бледных лучах белее мрамора. Египтянин узнал черты и фигуру Главка. Несчастный обезумевший грек пел какую-то бессвязную, сумасшедшую песню, состоявшую из обрывков гимнов и священных од, бессмысленно переплетенных.

«Ага! – подумал египтянин, сразу угадав его состояние и чем оно вызвано. – Значит, адское зелье действует, и судьба привела меня сюда нарочно, чтобы я мог одолеть двух врагов сразу!»

Поспешно, почти бессознательно он отпрянул в сторону от часовни и спрятался в густой зелени. С этого наблюдательного поста он, как тигр из логовища, караулил приближение второй жертвы. Он подметил блуждающий, беспокойный огонь в прекрасных глазах афинянина, судороги, искажавшие его черты, правильные как у статуи, и подергивавшиеся бескровные губы. Он видел, что грек совершенно потерял рассудок. Однако, когда Главк приблизился к телу Апекидеса, из которого медленно стекала на траву струя алой крови, – такое страшное и необычайное зрелище не могло не поразить даже его отуманенного, блуждающего рассудка. Он остановился, провел рукой по лбу, как бы стараясь собраться с мыслями, и проговорил:

– Эй, Эндимион, как ты крепко заснул! Что сказала тебе луна? Глядя на тебя, меня берет зависть! Пора вставать! – И он нагнулся, с намерением приподнять мертвое тело.

Забыв все, не чувствуя более никакой слабости, египтянин выскочил из засады и, в то время как грек нагибался, с силой повалил его наземь, как раз на тело христианина. Затем, возвысив свой могучий голос, закричал изо всех сил:

– Эй, граждане, помогите! Сюда, сюда скорее! Убийство перед самым храмом. Спешите, иначе убийца скроется!

С этими словами он поставил ногу на грудь Главка, – напрасная предосторожность, так как от действия снадобья и от силы падения грек лежал без чувств и без движения, только из уст его порою вылетали неясные слова, как в горячечном бреду.