Последние дни Помпеи

Нидия, успокоенная уверением Созия, по возвращении его домой, что письмо ее передано Саллюстию в собственные руки, снова стала предаваться надежде. Без сомнения, Саллюстий, не теряя времени, отправится к претору, поспешит в дом египтянина, ее выпустят на волю и откроют темницу Калению. В ту же ночь Главк будет свободен… Увы! Миновала ночь, наступил рассвет, а она ничего не слыхала, кроме торопливого топота рабов по зале и голосов их во время сборов к отправлению на зрелище. Но вот до ее уха донесся и властный голос Арбака. Затем весело грянула музыка. Процессия тронулась в путь к амфитеатру, чтобы насладиться предсмертными муками афинянина!

Шествие Арбака двигалось медленно, с подобающей торжественностью, покуда не достигло того места, где должны были останавливаться все колесницы и носилки. Там Арбак сошел с носилок и направился к входу, предназначенному для наиболее почетных посетителей. Его рабы, смешавшиеся с толпой, были размещены служащими, отобравшими у них входные билеты, на места в «популярий» (места для простого народа). Со своего места Арбак мог объять взором всю несметную, нетерпеливую толпу, наполнявшую громадный амфитеатр.

На верхних скамьях, отдельно от зрителей-мужчин, сидели женщины, и их яркие наряды делали эти места похожими на пестрый цветник. Нечего и говорить, что это была самая болтливая часть собрания. Многие взоры устремлялись на них вверх, в особенности со скамеек, отведенных для молодых, неженатых мужчин. На низших местах, вокруг арены, сидели самые знатные и богатые зрители – судьи, сановники, сенаторы и всадники. Проходы, которые через коридоры направо и налево вели к этим местам на обоих концах овальной арены, служили также входами для бойцов. Крепкая ограда вдоль этих проходов служила защитой на случай, если бы зверям вздумалось уклониться от своего пути, и принуждала их идти прямо к намеченной жертве. Вокруг парапета, возвышавшегося над ареной, откуда постепенно поднимались места для публики, были надписи с именами гладиаторов, грубые фрески, относящиеся к играм, которым посвящен был амфитеатр. По всему зданию проведены были невидимые трубы, посредством которых в течение дня несколько раз зрителей опрыскивал освежающий, благоуханный дождь. Служащие при амфитеатре все еще были заняты натягиванием огромного навеса (велария), покрывавшего весь амфитеатр – ухищрение роскоши, изобретением которого похвалялись жители Кампании. Навес состоял из белоснежной апулийской шерстяной ткани, украшенной широкими пунцовыми полосами. В этот день, однако, вследствие ли неопытности рабочих или какого-нибудь недосмотра в устройстве, навес не удавалось натянуть так удачно, как всегда. И в самом деле, по причине громадного протяжения навеса, задача эта представляла много трудностей и требовала большого искусства, так что ее редко можно было решить в ветреную, бурную погоду. В этот день, впрочем, в воздухе была необыкновенная тишина, и зрители не находили никакого извинения неловкости рабочих, и когда все-таки осталось большое отверстие в навесе, благодаря упорному отказу одной части велария примкнуть к остальным, тогда раздался громкий ропот общего недовольства.

Эдил Панса, распоряжавшийся представлением, казался особенно раздосадованным этой неудачей и призывал проклятия на голову главного устроителя игрищ, который возился, пыхтел, обливался потом и тщетно расточал бестолковые распоряжения и бесполезные угрозы.

Вдруг суета прекратилась, рабочие бросили дело, толпа замолкла, дыра в навесе была позабыта, ибо в эту минуту раздался громкий, воинственный звук труб, и гладиаторы, выстроенные парадной процессией, вступили на арену. Они обошли овальное пространство тихим, торжественным шагом, чтобы зрители могли на досуге полюбоваться суровым спокойствием их лиц, их могучим сложением и различным вооружением, а также дать время публике держать пари под впечатлением минуты.

– О, смотрите, – воскликнула вдова Фульвия, обращаясь к жене Пансы, в то время как обе нагнулись вниз со своей высокой скамьи, – видите вы вон того великана-гладиатора? Какой странный костюм!

– Да, – отвечала жена эдила со снисходительной важностью, ибо она знала имя и качества каждого бойца, – это ретиарий, или сеточник. Как видите, он вооружен трезубым копьем и сетью: никакой брони, только сеть и туника. Страшный силач, а бороться ему назначено против Спора, вон того коренастого гладиатора, с крупным щитом и обнаженным мечом, без нательного вооружения. Теперь он без шлема, чтобы можно было рассмотреть его лицо. Какое на нем бесстрашие! Но сражаться он будет с опущенным забралом.

– Но ведь сеть и копье – слабое оружие против щита и меча?

– Это только доказывает ваше незнание, дорогая Фульвия. Ретиарий обыкновенно одерживает верх.

– А кто этот красивый гладиатор, почти нагой? Это не совсем прилично, но клянусь Венерой, он сложен бесподобно!